Кощеевич и война

Дивий чародей изучал дно своей чашки — наверное, поднять глаза было стыдно. Но Лис не намеревался щадить его чувства.

— Позволь мне подытожить: убивать Кощея было не жаль, потому что он сволочь и чужеземец. А Ратибора жалко, потому что он хоть и тоже сволочь, но свой. И пока вы сопли жевали, он набрал настолько великую силу, что ты, победитель Кощея, обратился за помощью ко мне, своему врагу, чтобы я помог убить твоего бывшего друга. Вся эта история дурно пахнет, не находишь?

Весьмир сжал чашку так, что побелели пальцы:

— Ты тоже не смог убить своего отца. А теперь ещё и его перстень со змейками носишь.

— Перстень всего лишь символ власти над Навью. Нужен для всяких княжеских чар. Другое, знаешь ли, не было времени заказа… — Лис осёкся. Нечего оправдываться. Этак он скажет, что надел его только что. И вообще случайно.

— О, как интересно. А ты бы его дивьим на время дал? Не Ратибору, а, скажем, Радосвету?

— Может, и дал бы — до войны. Да меня никто не просил.

По глазам было видно, что Весьмир не поверил. Он задумчиво покачал головой:

— И раз уж мы вспомнили, кто убил Кощея, избавил Навь от его гнёта и возвёл тебя на трон… Прежде я бы сказал: «Долг платежом красен», — но понимаю, что после того, как я отправил тебя… поспать, ни о каких долгах между нами не может быть и речи. Поэтому я прошу тебя о помощи. Ради Нави и Диви, ради всех нас.

Лис рассмеялся зло и неискренне. Больше всего ему сейчас хотелось запустить в Дивьего чародея чайником, но он с трудом сдержался.

— Как напомнить о долге, не говоря о долге? Из тебя вышел бы отличный придворный чародей, Весьмир.

— Почему-то мне кажется, что это не похвала.

— Надо же! А как ты догадался? — Голос княжича сочился ядом. — Я забыл добавить: придворный чародей Кощея, конечно же. Ты бы понравился отцу.

— Говори что хочешь, — махнул рукой Весьмир, — я это заслужил. Если хотел уязвить меня, знай: тебе удалось. Я наделал ошибок и признаю это. Но минувшего не вернёшь. Всё уже случилось, понимаешь? Можно лишь не допустить новых бед. Или умереть, пытаясь.

— Ты не боишься смерти? — недоверчиво прищурился Лис.

Марена тут же явилась — легка на помине. Присела на край стола, подалась вперёд, придвинувшись к дивьему чародею почти нос к носу. Похоже, ей тоже стало интересно.

— Нет. — Весьмир даже не подозревал, кому он это говорит в лицо. — Боюсь только, что моя смерть окажется напрасной.

— А это в тебе гордыня говорит.

Лис улыбнулся Марене: мол, смотри, как я его, а? И Смерть захлопала в ладоши — беззвучно для Весьмира, разумеется.

— Может, и так, — не стал отпираться дивий чародей. — Но если уж мы начистоту: да, я чувствую себя виноватым. Не только за свои дела, но и за злодеяния Ратибора. И я хотел бы загладить эту вину. Но раны слишком свежи и глубоки. Пройдут сотни лет, прежде чем Дивь и Навь смогут смотреть друг на друга без ненависти.

— Если вообще когда-нибудь смогут… — буркнул Лис.

— Птица-ненависть очень сильна. Наши дети не смогут её одолеть. Внуки — тоже вряд ли. Но, может, хотя бы правнуки… — Весьмир замолчал.

Лису больше не хотелось разбить чайник о его голову или вести дурацкий мысленный счёт ради забавы.

— Но война ещё не закончена, — тихо напомнил он.

Чародей отозвался ещё тише, почти шёпотом:

— Так давай станем теми, кто её закончит.

И больше тут было нечего добавить.

* * *

Их отряд (который Май в шутку назвал «охотниками на царя», да так и прижилось) оказался на краю Серебряного леса задолго до рассвета. Ночь была светлой — над елями с иглами из чистого серебра плыла почти полная луна, не хватало только маленького краешка. Порой она пряталась за редкими рваными облаками, будто стыдилась своего изъяна.

Лис ехал на неприметном гнедке в строю наёмниц, вооружённых луками и саблями. Его волосы, венец (который княжич снимать отказался) и нижнюю часть лица закрывал причудливо намотанный шарф. А чтобы уж точно не узнали, воительница Сана помогла ему подвести глаза. Ещё и посмеялась:

— Хороша из тебя девица, господин. Прям невеста! Смотри, как бы не украли.

— Пускай попробуют! — хохотнул в ответ Лис, похлопав себя по боку, где висела сабля.

— Мои Сойки тоже так отвечают.

— И как? Украли кого-нибудь?

— Обижаешь, господин! Мы сами кого хошь украдём!

Одёжей и повадками Сана с Ласточками явно старались походить на мар-кошмариц. Такого же страха, конечно, не вселяли, но в остальном, может, и не уступали. Лис ожидал, что при воспоминании о предательницах марах, особенно о Маржане, сердце кольнёт привычная боль, но этого не произошло. Он почувствовал лишь презрение и понял, что от этого недуга, похоже, излечился. Плевать на Маржану и её сестёр! Да и на всех прочих девиц, в общем-то, тоже плевать. С кем хорошо провести время, он всегда найдёт. Хотя бы вон с той же Саной. Но всё закончится там же, где и началось, потому что Марена ревнива, что бы она ни говорила. Не как люди, по-другому. Но лучше не искушать её понапрасну.

— О чём задумалась? — подъехав, спросила Сана. В пути Лис велел обращаться с собой как с одной из Ласточек.

Он не придумал, как отшутиться, поэтому ответил правду:

— О смерти.