Кощеево седло

– Понял, – ключник отвёл глаза.

Нет такого холопа, который при всей своей верности господину, хоть на миг не мечтал бы стать вольным.

Второй чужак хлопал меж тем, по щекам жену хозяина. Наконец, она открыла глаза, глянула на него свирепо и вдруг села рывком, оттолкнув чужака в скурате прочь. Он отскочил назад почти на сажень, и в его руке блеснул короткий нож. А баба, меж тем, не сводя глаз с его чуть отведенной назад руки, медленно отползала по лавке в угол, подобрав под себя ноги и не обращая внимания на стыдно задравшийся подол.

– Не бойся, без нужды не убью, – сказал чужак, скалясь насмешливо. – И сокровищ твоих бабьих не трону. Если тихо будешь сидеть, да всё, что я велю, сделаешь как надо.

Он убрал нож и, присев на лавку, вытянул ноги:

– Ты жена Исаака Гектодромоса?

– Ну и что? – бросила госпожа враждебно, и Векша даже позавидовал её храбрости – а ну как убьют страшные чужаки?

– Да или нет? – холода в голосе чужака прибавилось.

– Да.

– Звать как?

– Зоей прозвали.

– Гречанка? – в голосе чужака вдруг на миг прорезалось любопытство. Хозяйка смолчала. – Малец чей? Твой?

Зоя метнула настороженный взгляд в угол, туда, где лежал связанный сын Исаака. Облизала пересохшие губы.

– Ну?!

– Мой, – выдавила она, наконец.

– Вот и отлично, – чужак в скурате поворотился к своим и кивнул на господского сына.

Связанного и завёрнутого в рогожу, его проволокли через сад и, перекинув через плетень в глухой переулок, навьючили поперёк конской спины. Ожидавшие там же двое верховых, переодетых степняками, сразу настегнули вьючного коня и помчались прочь из погоста.

На дворе почему-то было тихо, и купец насторожился. Даже Волчок не лаял, не слышно было никого из слуг… вестимо, уже вечер, и сумерки почти превратились в полную темноту, но это всё равно было странно. Сквозь щели в заволочённых ставнях пробивался тусклый свет, но из дома тоже не было слышно ни звука.

Гектодромос насторожился, поколебался несколько мгновений, потом толкнул рукой калитку. Она отворилась неожиданно легко и это тоже было неправильно – в это время Векша или сама Зоя уже должны были бы запереть калитку на засов, а на попытку её отворить Волчок должен был залиться злобным хриплым лаем, как это обычно и бывало – пёс подавал голос даже на хозяина, отвыкнув от него за время долгих отлучек.

Купец крался вдоль стены, стараясь услышать, что творится внутри, в жиле, но не слышал ни звука. И с каждым шагом душа его стыла всё сильнее, а сердце колотилось всё тревожнее. У крыльца он замер на мгновение, по вискам катился холодный пот, и что-то древнее, то, что старше речи и мысли, старше каких-то примет или слов, прямо таки орало в уши: «Берегись! Берегись!!». Но там, в доме были Зоя и Моше, поэтому купец всё-таки ступил на крыльцо. И почти сразу же почуял, как в поясницу ему упирается что-то острое и холодное, ощутимое даже через суконную свиту, а хриплый голос громогласно прошептал ему на ухо: «Внутрь!».

В избе ему с порога ударил в глаза свет – горел светец в бабьем куте, горела лампада на божнице у образов, горел светец и у порога. На лавке в красном углу, поджав под себя ноги и то и дело оправляя понёву на коленях (Зоя за время жизни на Руси навыкла одеваться русским побытом для обычных дел и только к особым случаям вспоминала греческую сряду) сидела жена и глядела с лёгким страхом и ненавистью одновременно. А на широкой лавке у окна сидел, полуразвалясь, высокий сухощавый муж в стёганом доспехе и берестяной скурате на лице. В прорезях скураты мерцали любопытством серые глаза.

Исаак, словно запнувшись, задержался на пороге, но в спину сзади толкнули, и он ступил в жило. Неуверенно сделал два шага и замер, так, чтобы тот, в скурате не смог враз до него дотянуться. Бросил встревоженный взгляд на жену, но Зоя только отворотилась, судорожно кусая губы.

– Гой еси, Исааче, – бросил чужак из-под личины холодно. Голос был Исааку незнаком, да Гектодромос и не надеялся этого чужака узнать. Не столь уж долго он на Руси живёт, чтобы вот так разом узнавать любого воя (а тот, в скурате, был безусловно воем, это видно сразу по движениям и повадкам) по голосу.

– И ты здравствуй, добрый человек, – осторожно отозвался иудей, пытаясь понять, как себя следует вести с этим чужаком, чего он хочет, и кто он такой, в конце концов. Тот несколько мгновений помолчал, потом сказал задумчиво, словно сомневаясь, стоит ли вообще о таком с ним, Гектодромосом, говорить:

– Просьба у меня к тебе есть…

И тут до Исаака начало доходить. Он, не дослушав чужака, резко спросил у жены:

– А где Моше?

– А ты у него спроси! – с провизгом выкрикнула жена, указывая на чужака, но спросить ничего Исаак не успел – получил сзади чувствительный тычок в шею, и охота спрашивать у него вмиг пропала. А чужак метнул на Зою взгляд, от которого она поперхнулась и в страхе зажалась в угол. Она отползла бы, пожалуй, дальше, если бы стены не мешали.

А чужак вновь поворотился к нему, Исааку.