Кошка

Отвечая на поставленный вопрос,она заявила: «Если вы спрашиваете меня, как я оцениваю этого немца и его влияние на мою дочь, то могу лишь сказать следующее. Моя дочь, как известно, очень изящная женщина небольшого роста — всего 1 метр 58 сантиметров, и ей всегда импонировали рослые, широкоплечие и энергичные мужчины.

Этот же немец — как я здесь услышала, бывший самим Блайхером. прямо-таки излучал энергию. Полагаю, что это обстоятельство наверняка говорит в пользу моей дочери, ибо попасть под влияние такого мужчины — не столь уж большое преступление...»

Так расценила мать свою дочь, «Кошку», и ее любовь к Хуго Блайхеру. Ее мнение пришлось на то время, когда, казалось, весь мир встал на голову. Когда внезапно плохим стало то, что до недавнего времени считалось хорошим. Ибо судили-то теперь те, кто еще вчера сами были подсудимыми, а на скамье обвиняемых оказались бывшие судьи...

Как выглядит эта оценка матери сегодня, через четырнадцать лет после событий и через десять лет после того судебного процесса?

Хуго Блайхер пытается разобраться в своем прошлом и прошлом женщины, в судьбе которой он сыграл решающую роль. И вот теперь, летом 1955 года, он оказался вновь в Париже перед домом родителей «Кошки».

Блайхер идет по следам того времени через четырнадцать лет. По следам, занесенным ураганом величайшей из войн. Он ищет встречи со вчерашним в лицах людей сегодняшнего дня. в фасадах домов, в атмосфере самого города...

И вот перед его глазами встают картины, о которых, казалось, он совсем забыл. А дом номер 14 по авеню Гобелен он вроде бы видел в последний раз лишь вчера. Дом этот, свидетель прежних эпох, представляется ныне как бы утонувшим в истеричном шуме, в лихорадочной деятельности послевоенного мира.

Как и прежде, его приветствует мощный купол Пантеона, видный сквозь ветки старых каштанов; как и прежде, ощущает он запах мастики для пола в коридоре дома. Проходит не менее секунды, пока его рука нажимает на звонок в двери, где по-прежнему висит полированная латунная табличка с фамилией «Беляр».

И все же теперь не все так, как тогда. Рядом с ним нет невысокой изящной женщины с прической пажа, женщины, которую называли «Кошкой» и которая была его пленницей и любовницей одновременно.

Но вот они сидят напротив друг друга — мадам и месье Беляр и Хуго Блайхер. Сидят, как и осенью 1941 года.

Они не узнали его, бывшего унтер-офицера немецкого абвера. Слишком много событий прошло за это время перед их глазами. Да и на лице Блайхера годы оставили глубокие следы.

И на этот раз мы представились как немецкие журналисты, собирающие информацию о судьбе «Кошки». И вновь, как при встрече с мадам Блаветт. я стал свидетелем встречи, которая началась в равнодушно спокойной атмосфере, но затем последовал взрыв чувств и эмоций.

Мы сидим в небольшой комнате, заставленной мебелью конца прошлого века. То было время, когда семьи уважаемых буржуа, таких как Беляры, представляли собой становой хребет общества и государства. На фоне шкафов с художественно выточенными ножками, старинных столов и стульев маленькая фигура инженера и фабриканта на пенсии Арсена Беляра почти совсем теряется. Супруга на голову выше его. Сразу ясно, от кого унаследовала свой рост «Кошка»...

Разговор сначала не клеится, затем месье Беляр начинает рассказывать о дочери, о годах, проведенных ею в тюрьме, о процессе против нее и, наконец, о ее недавнем освобождении.

— А где она сейчас... ваша дочь? — Вопрос этот задает Хуго, хотя он и у меня вертелся, как говорится, на языке.

Нам было известно, что «Кошка» после долгих лет заключения в самом начале лета нынешнего года была выпущена на свободу.

Где она сейчас может быть? О Матильде Каррэ мы знали многое и в то же время почти совсем ничего. Откроется ли сейчас дверь, что за нашими спинами, и мы увидим ее саму и услышим то, о чем лишь предполагали и строили догадки? И как пройдет встреча между бывшим унтер-офицером и нынешним владельцем табачного магазинчика Хуго Блайхером и бывшей когда-то супершпионкой второй мировой войны, встреча двух людей, судьбы которых столь причудливо переплелись между собой?

Месье Беляр немного помолчал, задумчиво покачивая головой, затем сказал, видимо, придя к какому-то решению:

— Лучше не спрашивайте, месье... лучше не надо. Я не хотел бы давать ответ на этот вопрос...

Очевидно, родители старались защитить Матильду от любопытства и назойливости журналистов и дать ей время прийти в себя и отдохнуть от всего того, что ей пришлось вынести в последние, самые трудные годы ее жизни.

— Так что же, ее так и не выпустили или же она сейчас не в Париже? — вырвалось у меня.

И тут же я почувствовал, что поставил старика в трудное положение. В наступившем молчании время тянулось бесконечно долго.

— Да, она теперь не в Париже, а за сотни километров отсюда, и еще не свободна, — произносит он, наконец, с дрожью в голосе и какой-то печалью.

— Она — в заключении? — недоумеваем мы с Блайхером. — А мы думали, что ее выпустили.