Кошка

— Выпустить-то выпустили из тюрьмы, но... — Арсен Беляр машет беспомощно рукой и после некоторой внутренней борьбы добавляет: — Свободна? Нет, она еще не свободна и, видимо, надолго...

Мадам Беляр приходит ему на помощь. Ее голос звучит твердо, когда она произносит:

— Мы вынуждены держать Матильду под домашним арестом, мы, то есть мой муж и я, в общем наша семья, решили, что так будет лучше для ее же пользы, исходя из целей безопасности. Думаю, вы понимаете?

Теперь мы поняли. Матильда Каррэ, знаменитая «Кошка», была отпущена на призрачную и лишь видимую свободу. Государство выпустило ее из тюрьмы. Это так. Но Франция ее не простила. Все еще всесильное движение Сопротивления предъявляет ей свой счет.

Люди не могли легко и быстро забыть, что она, француженка, представительница добропорядочной семьи, совершила предательство. Предательство по отношению к своему народу, к подпольной организации «Интераллье» и движению Сопротивления. В 1945 году ей было предъявлено обвинение в том, что она выдала унтер-офицеру абвера Хуго Блайхеру несколько десятков подпольщиков. Ее приговорили к смерти, затем в последнюю минуту этот приговор был заменен пожизненным заключением, а через десять лет ее оправдали. Но свобода эта оказалась сомнительной и даже опасной, так как ненависть к предательнице еще осталась в сердцах многих патриотически настроенных французов, участников Сопротивления, которые были недовольными тем, что смертный приговор не был приведен в исполнение. От этих людей можно было ожидать всего, в том числе и попытку устроить самосуд над ней, казнить ее по решению какого-нибудь тайного судилища.

Поэтому-то «Кошка» находилась, так сказать, под домашним арестом, поэтому родители держали ее где-то у родственников в сельской местности, урезав тем самым обретенную ею свободу. Судьба этих обоих пожилых людей носила трагический отпечаток, поскольку им приходилось разделять страдания своей единственной и любимой дочери Матильды.

В словах Арсена Беляра звучит страх. Он вспоминает о бессонных ночах 1949 года, когда начался французский суд над его дочерью. Она была вынуждена бороться за собственную жизнь. В те недели и месяцы, когда верховенствовали ненависть и мщение, супруги Беляр постарели и поседели. Топор палача был занесен над головою Матильды. Казалось, не было уже никакой надежды, все было потеряно...

— А ведь был человек, который мог бы нас всех избавить от этого ужаса, — говорит с горечью месье Беляр. — Человек, знавший, как все было на самом деле, который мог бы убедить судей, что вина в происшедшем лежит не только на нашей дочери, так как обстоятельства были тогда сильнее ее...

Хуго Блайхер беспокойно заерзал на стуле, снял очки и задумался, держа их в руках.

Что происходило в этот момент в его голове? Стала ли эта встреча неприятной для него, чувствовал ли он свою вину за трагическую судьбу этих стариков и их несчастной дочери, не давало ли ему покоя сознание этой вины и не возникало ли у него желание снять с себя упреки, которые ему часто предъявлялись, или же он оставался ко всему этому холодным и равнодушным?..

— Я его не понимаю, этого месье Блайхера, — включается в разговор мадам Беляр. — Я его, действительно, не понимаю. Он же был мужественным человеком, лично арестовавшим более трехсот подпольщиков и членов движения Сопротивления, но никогда не носившим оружия. Никто не выдвигал против него упреков даже на суде. Все называли его порядочным и корректным противником. — Мадам помолчала несколько секунд, и голос ее прозвучал разочарованно и с некоторой горечью, когда она продолжила: — Но у него не хватило мужества приехать в Париж, чтобы встать на сторону моей дочери в то тяжкое время, к сожалению, не хватило...

Лицо Блайхера при этих словах немного побледнело. Я вижу, как напряглись мускулы его лица, как он крепко сжал зубы. Почему он до сих пор молчит и не пытается даже оправдаться от предъявленных ему обвинений? Затем я вижу, как он достает из кармана бумажник и начинает что-то в нем искать.

— Вам нужно было бы видеть мою дочь, бедное дитя, — продолжил месье Беляр, — как она сидела на скамье обвиняемых в полном отчаянии и всеми покинутая, шепча про себя снова и снова одно только имя «Хуго» и давая на все упреки и обвинения один и тот же ответ: «Почему он не идет... Почему он оставил меня одну в беде?»

Тут Блайхер более не выдерживает. Взволнованно он вскакивает со своего стула, делает несколько шагов взад и вперед, останавливается внезапно перед старичком и протягивает тому затасканный конверт.

— Вот! — восклицает он хриплым от волнения голосом. — Вот, посмотрите сами, почему я не приехал, чтобы помочь Матильде! Я сделал бы это с удовольствием!

Супруги Беляр молча уставились на Блайхера. Тот немец, который подчинил себе их дочь, находится теперь, в 1955 году, в их квартире. Этого они никак не могут понять.