Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

Я позвонил и был впущен лакеем в довольно обтрепанном альпаковом[195] фраке.

— Мистер Истербрук? — осведомился он. — Миссис Тахертон ожидает вас.

Он проводил меня в тщательно меблированную гостиную, которая произвела на меня удручающее впечатление. Все в ней было дорогим и безвкусным. А ведь сами по себе пропорции комнаты были очень изящны. На стенах висели одна-две хорошие и множество плохих картин. Особенно удручало обилие золотой парчи.

Дальнейшие мои размышления были прерваны появлением самой хозяйки дома. Я с трудом выбрался из блещущих парчовой позолотой диванных недр.

Не знаю, что я ожидал увидеть, но настроение мое с ее появлением совершенно переменилось. В ней не было ничего зловещего — совершенно обычная, уже ближе к среднему возрасту дама. Не очень интересная и, как я решил, не очень приятная дама. Тонкие губы густо намазаны, но все равно какие-то злые. Подбородок западает. Глаза бледно-голубые и какие-то… приценивающиеся. Дамы подобного типа обычно недоплачивают носильщикам и швейцарам. Встречаются они часто и повсеместно, но по большей части не так хорошо одеты и не так искусно намазаны.

— Мистер Истербрук? — Судя по всему, она была в восторге от моего визита. И даже немного перебарщивала, силясь мне это выказать. — Я так рада с вами познакомиться! Подумать только, что мой дом заинтересовал вас! Я, конечно, знала, что дом построен Нэшем, муж говорил мне, но я никогда и не мечтала, что он привлечет внимание такого человека, как вы!

— Видите ли, миссис Такертон, дом этот выдержан в стиле, для Нэша не очень характерном, что и любопытно для…

Но она избавила меня от необходимости продолжать.

— Боюсь, что я ужасный профан во всем этом — я имею в виду архитектуру, археологию и так далее. Вы должны извинить мне мое невежество.

Я, конечно, не сказал ей, что, напротив, оно меня очень устраивает.

— Конечно, такого рода вещи жутко интересны, — заметила миссис Такертон.

— В отличие от тех, кто занимается ими не по долгу службы, — пошутил я, — мы, специалисты, редкие зануды, ничего не замечаем вокруг, кроме своих черепков и бумажек.

Миссис Такертон сказала, что она уверена в том, что я просто на себя наговариваю, и спросила, не хочу ли я сначала выпить чаю, а потом осмотреть дом или же наоборот.

На чай я не рассчитывал, так как визит мой был назначен на половину четвертого, и сказал, что, наверное, будет лучше вначале осмотреть дом.

Она провела меня по дому, причем болтала без умолку, облегчая мне, таким образом, задачу.

Она сказала, что пришел я очень вовремя: дом будет продаваться — «Муж умер, а для меня одной он чересчур велик», — и вроде бы уже объявился покупатель, хотя агенты включили его в свои списки всего около недели назад.

— Не хотелось бы показывать вам его таким опустевшим. Я считаю, чтобы оценить дом, надо видеть, каков он в обжитом виде, чем дышит, чем полон… Вы согласны, мистер Истербрук?

Я как раз предпочел бы видеть этот дом совсем пустым и без всякой мебели, но, конечно, не мог ей этого сказать. И, не ответив, спросил, не собирается ли она поселиться где-нибудь поблизости.

— По правде говоря, нет. Сначала я хотела бы немного попутешествовать. Погреться на солнышке. Ненавижу наш кошмарный климат. Зиму я подумываю провести в Египте. Я побывала там два года назад. Чудесная страна! Хотя, думаю, вы и без меня это прекрасно знаете.

Я ничего не знал о Египте, в чем и признался.

— Наверное, вы просто опять скромничаете, — сказала она с веселой небрежностью. — А это моя столовая. Она восьмиугольная. Правильно я говорю? А углов практически не видно.

Я сказал, что она совершенно права, и похвалил пропорции.

Осмотр был окончен, мы вернулись в гостиную, и миссис Такертон позвонила, чтоб принесли чаю. Чай принес все тот же обтрепанный лакей. Большой викторианский серебряный чайник нуждался в чистке.

Когда лакей удалился, миссис Такертон вздохнула:

— После смерти мужа двое слуг — супружеская пара, прослужившая у него чуть ли не двадцать лет, — настояли на расчете. Они сказали, что собираются на покой, но потом я узнала, что они устроились в другой дом. И получают очень высокое жалованье. С моей точки зрения, платить такие деньги неразумно. Как вспомнишь, сколько стоит их питание и содержание, не говоря уж о стирке их белья…

Да, подумал я, скуповата. Эти холодные блеклые глаза, эти поджатые губы — типичная скряга…

Разговорить миссис Такертон труда не представляло. Говорить она любила. Особенно о себе. Внимательно слушая ее и время от времени поддакивая, я много чего узнал о ней — пожалуй, даже больше того, что она собиралась поначалу мне рассказать.

Так я узнал, что она вышла за Томаса Такертона, вдовца, пять лет назад. Была она на много, на очень много моложе его. Познакомились они на взморье, в большом отеле, где она работала в игорном зале. Этот примечательный факт она сболтнула, не ведая, что такие подробности попросту неприличны. Дочь мистера Такертона училась там поблизости, а «мужчины никогда не знают, что делать с дочерьми, когда надо их развлечь».