Кошка, Сёдзо и две женщины

В пятом часу вечера Ёсико отправилась в Имадзу навестить отца. Не успела она уйти, как Сёдзо оторвался от своих орхидей, с которыми возился на веранде.

— Маменька! — крикнул в кухню.

Мать была занята стиркой и, очевидно, не слышала. Он снова позвал:

— Маменька! Приглядите за лавкой. Я схожу кое-куда.

Плеск воды прекратился, из-за сёдзи раздался деловитый голос матери:

— Ну что?

— Я схожу кое-куда…

— Куда это?

— Ну, кое-куда.

— Зачем?

— Мало ли зачем, что вы, в самом деле, — вспылил он, сердито засопев, но тут же взял себя в руки и своим обычным тоном балованного мальчика попросил: — Отпустите на полчасика поиграть в бильярд, а?

— Ты же обещал не играть.

— Я только разочек. Ведь я уже полмесяца не играл. Ну, пожалуйста! Можно?

Откуда мне знать, можно или нельзя. Отчитаешься перед Ёсико, когда придёшь.

— С какой стати!

Мать сидела на корточках у лохани возле чёрного хода и не видела Сёдзо, но по его недовольному голосу ясно представляла себе, какое у него сейчас капризное лицо: рассерженный, он всегда вёл себя как капризный ребёнок.

— С какой стати мне отчитываться перед женой! Можно, нельзя. Вы же не станете докладывать Ёсико, если я уйду без спросу?

— Докладывать не стану, а присмотреть она просила.

— Так что же вы, маменька, у Ёсико в соглядатаях, что ли?

— Не говори вздор. — Продолжения не последовало, и в кухне снова раздался плеск воды.

— В конце концов, чья вы мать, моя или Ёсико? А? Чья?

— Перестань, не ори, соседи услышат.

— Тогда отложите вашу стирку и подите сюда.

— Ладно, ладно, отстань. Иди куда хочешь.

— Нет, всё-таки подите сюда. — Видимо, что-то надумав, Сёдзо вошёл в кухню, схватил мать за мыльную руку и потащил в комнаты.

— Взгляните, маменька, сейчас как раз кстати, мы одни.

— Ну, что там ещё у тебя?

— Вот, взгляните-ка. — В глубине стенного шкафа в супружеской спальне, между плетёной корзиной и маленьким комодом, краснело что-то скомканное.

— Как вы думаете, что это там такое?

— Вон то, что ли?

— Это всё её грязное бельё. Она всё время вот так запихивает и запихивает и ничего не стирает. Там уже места нет, всё забито, у комода ящики не открываются.

— Странно. Она же всё аккуратно относит в прачечную.

— А трусики не носит.

— Хм, это трусики.

— Вот именно. Женщина, а такая неряха. Я уж не знаю, как и быть. Маменька, вам же всё известно, отчего вы её не отругаете? Меня всё браните, а Ёсико что угодно вытворяет, вы будто и не видите.

— Я же не знала, что у неё тут такое понапихано.

— Маменька! — испуганно воскликнул Сёдзо: мать влезла в стенной шкаф и начала штука за штукой вытаскивать грязное бельё.

— Зачем это вы?

— Да приведу в порядок.

— Бросьте, гадость же… Бросьте!

— Ладно, дай уж я.

— Где это видано, чтобы свекровь обстирывала невестку! Я вас, маменька, не просил. Скажите Ёсико, пускай сама постирает!

О-Рин, не обращая внимания, вытащила из глубины полутёмного шкафа пять или шесть скрученных вещей из красной английской фланели, охапкой отнесла их в кухню и положила в ведро для стирки.

— Стирать будете?

— Не твоё дело, ты мужчина, знай себе смотри да молчи.

— Отчего вы не велите Ёсико самой постирать, это же её бельё?

— Отстань, я только замочу, она увидит и сама постирает.

— Ерунда, она никогда ничего не видит.

Мать, конечно, только так говорит, она явно будет всё стирать сама. Сёдзо совсем расстроился. Даже не переодевшись, прямо в рабочей куртке, он обулся, сел на велосипед и выехал на улицу.

Он действительно собирался сходить поиграть в бильярд, но история с бельём вконец испортила ему настроение. Чёрт с ним, с бильярдом, подумал он и поехал куда глаза глядят, в полном расстройстве чувств трезвоня звонком.

Пешеходная дорожка вдоль реки Асиягава вывела его прямо на новую магистраль; переехав через мост, он повернул в сторону Кобе. Ещё не было пяти, но осеннее солнце опустилось уже совсем низко и светило почти параллельно прямой, как стрела, магистрали. В красных лучах заката сновали мимо люди и машины, за ними тянулись невиданно длинные тени. Низко наклонив голову, чтобы не ослепнуть от блеска асфальта, сверкавшего как сталь, Сёдзо проехал мимо рынка, приблизился к остановке автобуса, но тут заметил, что за линией электрички, у ограды больницы установил свои козлы Цукамото. Тот всецело ушёл в починку татами. Мгновенно оживившись, Сёдзо подъехал к нему и окликнул:

— Как работается?

— A-а, — отозвался Цукамото, не отрываясь от иглы: надо было закончить работу до темноты. — Куда это ты направился?

— Да так, никуда. Просто решил проехаться.

— У тебя дело ко мне?

— Нет-нет, — неуверенно ответил Сёдзо, волей-неволей изобразив некоторое смутное подобие улыбки. — Так, проезжал, дай, думаю, окликну…

— А, понятно. — И Цукамото снова погрузился в работу, как бы давая понять, что ему некогда уделять внимание разным людям, торчащим тут со своими велосипедами.