Кошки ходят поперек

Я почувствовал слабый запах папирос и увидел, что большая кондукторша, пользуясь малочисленностью пассажирского состава, потихонечку курит. Что на перегородке, отделяющей водительское место, висит плакат с могучим ротвейлером и надписью «Юра Шатунов». Ротвейлер был грустен, мне захотелось пить. Не от Юры, оттого, что я здорово волновался. Так волновался, что даже принялся ногти грызть. Если бы у меня были сигареты или папиросы, я бы, наверное, закурил.

Кажется, Лара вчера говорила что-то такое. Про болезненное ощущение красоты. Будто я снова увидел рисунок из света, стрелочек и линий. Летящего дракона.

Гор, сокол света.

Трамвай остановился напротив вокзала. Тихо. Утром всегда тихо, особенно на вокзалах. Я обошел вокруг площади, потом обратно. Просто так обошел, без цели какой-то. Прочитал, что было написано на памятнике Павшим Героям. Надо было что-то делать. Потом заглянул в вокзал, он открывался в пять.

Вокзал был пуст. Почти никого. В углу тетка с клетчатыми сумками. Сумки были большие, тетка маленькая, но спать умудрялась как-то сразу на всех.

Возле аптечного ларька скучал милиционер, милиционер поглядел на мои удочки и приставать поленился. Я нагло прошел мимо него в круглосуточный буфет, даже просвистел что-то, марш арктических рыболовов. В буфете нашел много удивительных вещей, буфет оказался похож на нашу лицейскую столовую, только беднее. В продаже имелась жареная рыба, котлеты, копченая, в пупырышках, курица, соленые, без пупырышков, огурцы, маринованная черемша, а также всякие чипсы, шоколадки и разноцветные лимонады. Справа киоск с газетами, пиратскими МР3, DVD, книгами про падение Третьего рейха.

Я оглядел все это великолепие и купил зачем-то бутерброд с сыром и воду в бутылке. Вышел в зал ожидания (справа на стене Карл Маркс в полстены, время прошло, а Маркс остался). Надо было что-то делать, если ничего не делать, то вообще худо будет, начнешь дергаться, а начнешь дергаться – не остановишься.

Тогда я съел бутерброд, выпил полбутылки воды с низкими калориями, черенок от петрушки застрял в зубах, если есть много петрушки, не будешь болеть гриппом.

Это немного помогло. Я постоял, потом вышел на перрон, сел под столбом с часами и стал смотреть на секундную стрелку. Она одна двигалась со щелчками, остальные замерли в полной безнадеге. Это помогало. Смотреть на секундную стрелку и не думать. Не думать.

Не думать.

Старый проснется и пойдет бриться. Будет скоблить станком по лицу, сначала по щетине, потом против, потом будет втирать в себя крем и хлопать себя по щекам. После чего двинет на кухню, чтобы сделать английский завтрак – кашу с бананами, чай с молоком, тост. И когда старый будет намазывать тост вишневым конфитюром, на него снизойдет подозрение. Тост будет отброшен, старый побежит в мою комнату и сразу все поймет. Кинется звонить в милицию и своим разным друзьям. Проснется мать, мать будет орать, а может быть, выть и прикладывать ко лбу огурцы. А потом они меня поймают...

Не думать, не думать, не думать, башка моя бедная...

Я вскочил и побежал к пешеходному мосту. Через железнодорожные пути к мосту, ржавому, с нелепыми небьющимися фонарями, зачем их вешают, не знаю, во гады, сволочи просто какие-то зеленые, крапива...

Быстро забрался наверх. Путей было много, я даже не смог сосчитать. На крайнем правом стоял длинный эшелон с бочками, а больше не было, какая-то странная пустота. Только вороны на проводах, как черные семечки. Опять птицы. Я прошел до конца моста, вернулся обратно и скатился вниз, а на перроне уже был Гобзиков.

Я думал, что он не придет, но он пришел. Он сидел на огромном туристическом рюкзаке. Гобзиков нервно оглядывался, наверное, боялся, что мать его сюда прибежит.

Что она его остановит в тот момент, в который останавливать нельзя.

– Дай попить, – попросил Гобзиков.

Я кинул ему бутылку, Гобзиков пил долго, посматривал при этом по сторонам.

– А вдруг она не придет?

– Почему это вдруг она не придет? – спросил я.

– А вдруг она над нами просто прикололась? Все-таки?

Гобзиков сел на рюкзак и тут же встал, бросил бутылку в урну.

– Вдруг она прикололась? Вдруг ничего этого нет? Ведь ничего так и не получилось...

– И что? – спросил я.

– Как что?! – заволновался Гобзиков. – Ничего нет, а мы как дураки...

– Ты что, никогда не выглядел как дурак?

– Выглядел, конечно... Но все равно... Я так поверил...

Я промолчал.

– Я так поверил... – повторил Гобзиков.

– Рассуждай в логике, – сказал я. – Если ты так долго верил, то поверить еще чуть-чуть совсем не сложно. Поверь еще каких-то три часа.

– А ты? – Гобзиков посмотрел на меня сквозь прищур.

– Я – это я.

– Знаешь, мне вчера...

– Вчера у всех был трудный день, – сказал я. – И вообще, брось... Все будет хорошо.

– А тебе никогда не казалось... – начал Гобзиков.

– Что это розыгрыш? Могу тебя уверить – это не розыгрыш.

– Мать сказала... – Гобзиков отвернулся. – Она вдруг со мной решила поговорить.

– Мне тоже старый сказал. И что теперь?

– Может, она не придет...

– Я говорю, Гобзиков, успокойся, все хорошо.