Пресса заявляла, что мы кончим свои дни либо в палатах для душевнобольных, либо в тюрьме, либо на кладбище.
Со многими так и случилось…
Но не со всеми.
Вот что происходило с ребятами. Работу было трудно найти, потому что работы было мало. Пару лет назад, до моего призыва, если парень окончил школу или колледж, но не отслужил в Вооружённых Силах, бизнес и промышленность делали ему ручкой.
Времена изменились, но мы по-прежнему были в невыгодном положении. Мы были свободны, были готовы заняться карьерой или освоением какой-нибудь профессии, но оказалось, что для нас подобных возможностей нет.
До войны почти все мы знали только хорошие времена. Мы ни в чём не нуждались – наш шарик был наполнен добрым воздухом. Но шарик лопнул, и мы получали пособие по безработице и искали работу. Наши иллюзии рассеялись. Сказки детства разом поблекли. Верить больше было не во что. И мы не верили никому, особенно политикам. Было такое ощущение, что страна, которая не смогла поддержать нас во время войны, бросила нас на произвол судьбы в мирное время. Горько было и обидно оттого, что нас использовали и предали. Мы ответили на призыв к оружию. Мы сделали работу, в которой нуждалась страна, и мы гордились своей службой. Но страна, в свою очередь, унизила нас.
Нам всего-то нужны были равные возможности, шанс реализовать свои таланты и способности. Но в новой экономике своё место найти было трудно.
На то существовали свои причины.
Мы жили в период истории, когда быть американцем было непопулярно. Знамя и униформа, слова "война" и "призыв" в 1968 году воспринимались совсем иначе, чем во время Второй мировой войны.
Мне повезло. У меня за плечами было высшее образование. У других же солдат не было денег ни на колледж, ни на какую-нибудь долгосрочную программу обучения. Им работа была нужна немедленно. Они переживали переломный этап свой жизни. 20 процентов вернувшихся домой были обучены только воевать и ничего более делать не умели. Им мешало отсутствие трудовых навыков. Другие такими навыками обладали, но не знали, с чего начинать поиски мирной работы. Ещё 20 процентов не имели аттестата о среднем образовании. И 10 процентов принадлежали к разным национальным меньшинствам.
Привыкание к мирной жизни после войны было во много раз сложнее привыкания к жизни на войне. К тому же за время нашего отсутствия родина изменилась, изменилась её экономика. Да и мы тоже…
Всё это было тяжело.
Человек оставил работу, ушёл на войну, женился, родил ребёнка – как тяжко после этого пристраиваться к очереди безработных. От этого страдает самоуважение, трещит по швам бюджет и – самое важное – рушится семейная жизнь.
С мрачным лицом и пустыми карманами, разочарованный во всём, что касается правительства и военного командования, сбитый с толку рынком труда и униженный ничтожными шансами на лучшую долю – вот вам портрет ветерана Вьетнама, едущего на междугородном автобусе из армии в Родной Город, США.
Грустно это, потому что ветераны были дисциплинированы, мужественны и целеустремлённы и отчаянно хотели получить шанс проявить себя.
*****
В июне я получил место штатного литсорудника в "Дейли Геральд", одном из пригородных изданий, принадлежащих "Пэддок Пабликейшнс"; редакция газеты находилась в Арлингтон-Хейтс, к северо-западу от Чикаго.
Три месяца мы с Мэрилу жили у её родителей, пока не встали на ноги в финансовом плане. Осенью её отец купил для нас дом в Баррингтоне.
Вот только счастья особого не было. Я был на последней стадии алкоголизма и потихоньку сходил с ума. Из Вьетнама я вернулся живым и физически здоровым, но я был разбит морально, дух мой был сломлен, и чувства мои перегорели дотла.
Я не понимал тогда, что со мной происходит.
Сегодня это называется посттравматическим синдромом, и у меня был полный набор его симптомов. Изо всех сил я старался собрать воедино расползающиеся ниточки своей жизни и приспособиться к мирной жизни.
И не мог.
Я топил в выпивке все вопросы о войне, оставшиеся без ответа, мучился от воспоминаний и изнуряющих ночных кошмаров; из-за расшатанных нервов я всего пугался и ночью не мог уснуть, если не принял на грудь изрядную порцию алкоголя.
Жизнь становилась мучительней : наши ссоры становились чаще и ожесточённее. Я выходил из себя по малейшему поводу. Например, непривычная марка кетчупа за обеденным столом превращала меня в варвара. Если меня подрезали на дороге, то моим страстным желанием было прижать обидчика к обочине, вытащить из кабины, вставить ему в глотку пистолет и нажать на спусковой крючок.
Два раза мы с Мэрилу ссорились из-за того, кому убирать дерьмо за собакой.
На ночь мы привязывали Стара в спальне к батарее отопления. И как-то раз он нагадил прямо посреди комнаты.
Мэрилу, поддерживая большой живот, скатилась с кровати и направилась в ванную. В комнате было темно и ни зги не видно. Вдруг она поскользнулась на свеженьком собачьем говне и растянулась. Включив свет, она стала орать на Стара, потом – на меня : её любимая сиреневая ночнушка была изгажена.