Кошмар: моментальные снимки

Четыре года брака с женщиной, три из которых я не могу до неё достучаться. Однако у нас трое прекрасных детишек, не поспоришь. И хороший дом. И у меня хорошая работа. Грех жаловаться. И всё равно я не чувствовал признательности.

Меня утомила работа: начало года, конец года. Одни и те же попытки свести концы с концами. Займы. Выплаты за машины. Счета врачей, дантистов и так далее. Я надеялся, что когда-нибудь полегчает — ничего подобного. Стало только хуже. Чем больше я зарабатывал, тем больше мы тратили. И всё время война со временем и кредиторами.

И ради чего?

Я работал не покладая рук, но был чужим в собственном доме. Из-за работы и АА я почти не видел семьи. В выходные дни дети с интересом разглядывали меня, словно спрашивая: «Кто ты такой?»

Даже собаки сомневались, к месту ли я в доме.

В нашем доме беременность была заразна, как чёрная чума. Как-то раз у меня в доме жена, две суки, кошка и крольчиха — все были беременные одновременно. Столько ртов — знай хлеба подавай. Постепенно меня стала одолевать роль повивальной бабки. Я начал уставать от неожиданных беременностей, которые Мэрилу вываливала на меня, как снег на голову, с шутками и прибаутками…

— Мы ещё сделаем из тебя семейного человека.

По выходным я грызся по мелочам с Мэрилу и думал, зачем я вообще припёрся домой. Она очень любила возиться с детьми, и в её планах на выходные места для меня почти не оставалось. На мои возмущённые вопросы она отвечала, что не знала, появлюсь ли я дома, а если появлюсь, то в каком настроении.

— Если ты не на работе и не на собрании в АА, то ты где-нибудь ещё — помогаешь кому-нибудь завязать с выпивкой. Мы тебя никогда не видим… — говорила она.

Во дворе всегда было море работы. Эта работа была исключительно моим заданием. А мне надоело косить траву и лопатить снег, подкрашивать водосточные трубы, сгребать в кучу листья и убирать совком собачье дерьмо. Я устал пахать все выходные напролёт, только чтобы навести внешний лоск. Внешний вид меня мало интересовал, хоть по нему и судят о человеке. Что значит вся эта лабуда, если меня от неё воротит? Я думал, что если забраться подальше от города, то можно жить нормально, как все. Чёрта с два. Стало только хуже. Мной владели дом и машины. Я утратил связь с семьёй и чувствовал, что жизнь проходит мимо.

Чёрт, если так дальше пойдёт, то в один прекрасный день я проснусь и пойму, что стал слишком стар для чего-то бoльшего. Страшно. Жизнь-то одна. Люди умирают от сердечного приступа, не дожив до 50-ти. И мне чертовски не хотелось попасть в их число.

Я хочу, чтоб когда-нибудь где-нибудь в глуши у меня появились маленькая хижина со старым омшаником и ярко-красный трактор. Хочу жить простой нехитрой жизнью. Разводить огород. Иметь холодильник, забитый форелью и лососем, олениной и лосятиной, дикими ягодами и домашним хлебом. Хочу дровяную печку и грузовик-внедорожник. Ни радио, ни телевизора, ни газет и — ни одного соседа на пять миль вокруг. Вот о чём я мечтал…

Я подумывал о побеге. Пойти, например, на работу и не вернуться. Наняться в дальнобойщики в Сан-Франциско, или на рыболовный траулер в Бостоне, или податься в ковбои в Монтану.

Всё, что угодно, всё лучше, чем так…

Но что я могу делать помимо журналистики? Могу снова вступить на Дорогу Приключений. Даже, наверное, вернуться в Сайгон.

Я всё обдумал. Здесь я не мог больше находиться, даже если б жил в походной палатке и питался овсянкой и бутербродами с арахисовым маслом.

Поэтому в ноябре я бросил свою газету и отправился на западное побережье подыскивать работу. У меня были моральные обязательства перед Мэрилу и детьми, но мне позарез было нужно заняться собой, чтобы сохранить себя. На Арлингтонских холмах делать мне больше было нечего. Я планировал осесть где-нибудь и посылать семье сколько возможно. Тогда бы я, по крайней мере, мог заняться своей жизнью.

В автобиографии Вуди Гатри «НА ПУТИ К СЛАВЕ» есть такая строчка: «Не важно, где я нахожусь: я всегда себя чувствую так, будто должен находиться где-то ещё».

Всё это можно было отнести и ко мне. Новый город, новый штат, новая страна — от работы к работе, от женщины к женщине. Почему — не знаю. Просто надо двигаться дальше и дальше. Без устали…

Однако проведя почти два месяца на колёсах, когда я ел на ходу, умывался в ручьях и на заправках, спал в машине, стучался во все отделы местных новостей, начиная с Ванкувера, штат Британская Колумбия, и кончая Портлэндом, Сан-Франциско, Лос-Анджелесом и Сан-Диего на юге, когда я пересёк пустыню с запада на восток до самого Феникса и Тусона, всё, чего я добился, были сбитые до крови костяшки пальцев да почти пустой кошелёк.

Я был очень одинок и однажды ночью позвонил Мэрилу.

— Привет, это я.

— Узнала…

— Как ты?

— Нормально…

— А дети?

— С ними всё хорошо.

— Догадайся, где я.

— Где-то далеко.

— Само собой… Блэк-Каньон-Сити, Аризона. Я только что проехал Феникс. Еду во Флагстафф искать работу.

— Так, и что?

— Ну, я подумал, тебе интересно, где я.

— Нам с ребятами всё равно, где ты.

— М-да…

— Ты бросил нас, Брэд. Мы сами по себе.