Кошмар на улице Зелёных драконов (СИ)

А взгляд какой—то странный на меня. Я так и не понял, что он называл обманом, этот шутник, иллюзорные миры и связи между существами, рождающиеся во снах, слова сегодняшние о третьем брате или этот дурацкий разговор о жутком случае неуважения к Минжу?

— Так что там, кстати, с нашим храмом? — деловито осведомился Вэй Мин, поправляя по—хозяйски ворот моего верхнего одеяния. — Ты, я уверен, сегодня снова успел туда сходить и, может статься, опять там что—то новое сделал. Пришел, видно, мне похвастаться каким—то очередным великим деянием своим? — но на «великим» глаза его смеялись.

На брата этого никак и ничем не угодишь! Ведь он—то сам вообще для дела ничего не сделал!

— У храма вроде без изменений, все те же мерзкие деяния вершат людишки. А в городе творится…

Тонкие пальцы сжали мой ворот, натянув и заставив меня остановиться:

— Мне все равно, что происходит в городе. Да хоть пусть весь уж Шоу Шан сгорит!

— Но если будешь сам валяться нетрезвым и спать мертвецким сном, то в час, когда на нашу усадьбу пламя перекинется, ты отсюда выйти забудешь. И угоришь!

— О, милый мой, заботливый мой братец! — Вэй Мин небрежно смахнул с моего плеча что—то несуществующее, вдруг ворот мой перехватил, что мне дышать стало уже трудно. — Коль хочешь стать великим гвардейцем Императора, то будь добр, своими подвигами сам займись! Чтоб ни один гнилой язык потом не мог отца, тебя и меня уж упрекнуть, что храм сопляк от дома Зеленых глициний был не в силах спасти самостоятельно, а вечно к помощи великого и наимудрейшего брата он прибегал!

— Что ж ты, ежели такой великий и мудрейший, с храмом ничего уж сам не сделаешь? — не выдержал уже я. — Мы несколько дней уж здесь, а ты только делаешь, что жрешь да спишь, жрешь да спишь!

— Но—но! — длинные пальцы больно сжали мой подбородок. — Я еще и музицирую!

— Велика заслуга! — проворчал я. — Всю ночь в городе живыми сгорают люди, а ты тут сидишь, закрывшись ото всех, да медитируешь!

— О, мой милый, добрый мой, заботливый брат, — Вэй Мин опять стал то ли оглаживать меня по плечу, то ли смахивать что—то несуществующее, а я напрягся, ожидая, что вслед за этим он опять начнет меня душить или ударит. — Ты упрекать пришел меня, что там сгорают люди, но ты сам—то хоть одного из них вытащил из огня?

— Да ты!.. — оттолкнув его, вскочил.

И отшатнулся от острых когтей его, распахнувшихся веером.

— Тот, кто сам не является примером добродетели, никогда не должен учить чему— либо других!

— Да хорошо! — я прокричал, сжимая кулаки. — Твои слова запомню, о мудрейший из наследников! Твоих советов больше никогда и ни за что не спрошу! Я все, слышишь, я все уж сделаю сам! Я один все сделаю! И так и скажу всем, скажу и матушке, и господину нашему, и Императору, что сам Вэй Мин ровным счетом ничего не сделал, чтоб спасти родовой наш храм!

— Иди—иди… — брат обратно упал на свою постель, ухватил веер брошенный, обмахнулся им или отмахнулся им от меня. — Иди, учи жить наших родителей и наших верующих! — глазами сердито сверкнул на меня, заполыхал внутри его глаз неведомый огонь. — Ты думаешь, что одним лишь своим напором и клинком ты совершишь благие дела? Но ты не знаешь, что путь воина и путь бога — это тропы, ведущие на разные стороны горы — к обрыву и на гребень. Ты можешь сколь угодно резать людей, да сколь угодно грозить зарезать их, ты можешь вышибить из них слова молитвы и исполнение каких угодно ритуалов, но это не поможет тебе заполучить свет и одной—единственной души!

— Как будто б ты сумел!

— О да… — Вэй Мин сдвинулся с постелью от меня, к стене. — Я видел яркую душу! Душу, свет которой не сравним ни с чем… нежное течение ци… с той легкостью не сравниться даже ветерку Небес, омывающему в полете лицо! — веки сомкнул, устало прислонившись к стене. — Я шел за ней… я следил за ней… это была душа последнего нашего верующего, — глаза открыв, он посмотрел наверх, как будто вместо темных балок и крыши он мог увидеть там чистое небо. — Можно стать императором земель, можно стать хозяином чьего—то тела, но стать императором чьего—то сердца — это иное. Сердце так мало, сердце так хрупко. Стать императором чьего—то сердца насильно не дано никому. И делать… я не могу ответить, что нужно делать, чтобы бог смог обрести своего верующего, потому что я своего верующего обрести не сумел… — протянул вдруг ко мне дрожащую руку, глаза распахнул. — Не роняй, гуцинь! О, прошу, не роняй свой гуцинь!

— Так это ж твой… — смущенно от инструмента отодвинулся. — Или… все же бывших хозяев дома?..

Но брат застыл, руку протянув вперед. Ко мне или не ко мне?

Резко обернувшись, никого за собой не увидел.

— Держи гуцинь! — взмолился Вэй Мин. — Держи гуцинь!

Он одеяние над сердцем скомкал. Я увидел течение крови у его шеи.

Он… сам себя зарезал?.. Но он же не мог! Руки его были у меня на виду! Или кто—то проклял его со стороны?!

Или… тот колдун здесь?!

Но брат задыхался, сминая ворот.

Я упал на колени возле него, ткань рванул. Застыл потерянно.