Кошмар в Берлине

Пережив потерю, они принялись обустраивать дом, он снова сел за работу — но осталась какая-то заноза в душе. Не было прежнего подъема, прежнего огня. Старею, думалось Доллю. Не то чтобы он горевал по разворованному добру: все, что куплено за деньги, можно купить снова. И не то чтобы он так уж огорчался, что у него остались лишь две пары старых носков, штопаных-перештопаных, и один-единственный костюм, который совсем уж поизносился.

Нет, бытовая сторона дела его не очень удручала. Куда печальнее было сознавать, что, как и в минувшие двенадцать лет, зло торжествует, а мораль обесценивается на глазах. Неужели у этого народа нет никакого шанса зажить когда-нибудь по совести? У Долля часто возникало чувство, что под гнетом лишений соотечественники стали еще более рьяными нацистами, чем прежде. Как часто он слышал: «А вот при фюрере того-то и того-то было в достатке!» Даже многим из тех, кто раньше нацистов не поддерживал, тирания Гитлера стала казаться благословенным, сытым временем. Ужасы войны с ночными бомбежками, отправленные на убой мужья и сыновья, издевательства над невинными — все это немцы уже забыли. Помнили только, что раньше им доставалось немножко больше хлеба и мяса. Не верилось, что они когда-нибудь одумаются, и иногда становилось среди них совсем невмоготу; и впервые Долль всерьез начал подумывать — теперь, после войны! — об эмиграции.

Но все же этих причин было недостаточно, чтобы снова впасть в глубокую апатию, разрушить едва построенное и разбазарить с трудом убереженное. Может быть, тут внесла свою лепту и работа — работа, которую он выполнял скорее из чувства долга, чем из внутренней потребности, работа без вдохновения, без страсти, без любви, работа, чуждая его сердцу. Он всегда любил свою работу, считал ее смыслом жизни. А теперь равнодушно тянул лямку, и нередко на него находило отчаяние: что, если он никогда больше не сможет работать как прежде, что, если вдохновение покинуло его навсегда?..

Все шло ни шатко ни валко, и к крупным неурядицам добавлялись тысячи мелких неприятностей, неизбежных в то время. Долль, казалось, утратил способность хоть сколько-то разумно распоряжаться финансами. Они вечно были на мели, денег никогда не хватало, а раз их все равно не хватало, несмотря на всю экономию, то с какой стати ограничивать себя? Почему бы не купить английские или американские сигареты? Какая разница!

Как назло, именно в это время у молодой женщины снова обострилась желчнокаменная болезнь, — то ли действительно организм не выдержал, то ли все это она себе навоображала. В доме опять завелись соответствующие лекарства, и на этот раз Долль не протестовал — теперь их желания совпадали. Они уносились в мир грез, мир окрашивался в розовые тона, все невзгоды забывались, они не чувствовали ни голода, ни холода и вставали с постели лишь для того, чтобы раздобыть еще «веществ».

Но добывать деньги становилось все труднее. Долль бросил работать — и началась большая распродажа. Они сбывали мебель и персидские ковры, картины и книги — ненасытная прорва засасывала их жизнь. Их силы, их мужество, их надежды, их последнее имущество — все утекало в эту бездну.

Им хватало хитрости скрывать свою пагубную страсть от окружающих: послушать их разговоры с Гранцовом, так работа двигалась семимильными шагами. Долль все время трепался о новых замыслах, придумывал замечательные истории — и снова все забывал, едва они выходили за гранцовский порог. Они жили в тумане грез, обволакивавшем их постельный склеп, где они лежали хоть и вместе, но поодиночке, витая каждый в своих мечтах…

Но наконец все зашло в тупик: продавать стало нечего, они растеряли все, что имели, да еще наделали кучу долгов, организм перестал реагировать даже на ударные дозы, и они начали думать с отвращением: пора кончать с этой дурацкой, бесполезной жизнью! Но они не кончали, как не кончал и весь немецкий народ, хотя причин было предостаточно! Они снова оказались в больнице: тут-то и попал он в это примечательное заведение на Эльзаштрассе, 10, о котором рассказывалось выше. Она, благодаря своей молодости, довольно быстро излечилась от последствий злоупотребления наркотиками — и уже давно уехала в городишко, чтобы собрать и привезти в Берлин остатки их вещей.

Теперь они снова попытаются начать все сначала. Снова — и при обстоятельствах куда более трудных, чем прежде. Они бездумно разбазарили солидный капитал дружбы, доверия, имущества и даже веры в себя.