Кошмар в Берлине

— Ну какая? Чтобы искупаться! — почти огрызнулась Барашек.

— Да, купаться здесь есть где, — ответил он.

Они продолжали ехать. Главную улицу, скорее всего, уже проехали. Увидев табличку, Барашек прочитала: «Полевая улица». Здесь стояли маленькие домики, каждый окруженный садом.

— А здесь на самом деле очень красиво, — порадовалась она. — И столько цветов!

Машину без конца подбрасывало на ухабах.

— А это называется Зеленым Концом, — сказал он.

— Как это Зеленым Концом?

— Да наша улица так называется — Зеленый Конец.

— Это наша улица?! А то я подумала, мы не туда заехали.

Слева они увидели огороженный проволокой выгон для скота, — там паслись несколько коров и лошадь. Справа раскинулось поле цветущего клевера.

— Открой окно, — попросила она.

— Да мы уже приехали.

Когда выгон остался позади, они остановились. Это было место, где город воздвиг свой последний оплот. Монумент! В открытом поле стоял одновременно узкий и высокий доходный дом каменщика Мотеса, фасад которого был выкрашен в коричневый и желтый цвета, торцы же так и стояли облезлыми, видимо, в ожидании, что к ним пристроят другие дома.

— Красотой тут и не пахнет, — сказала Барашек, оглядывая дом сверху донизу.

— Ты еще не видела квартиру, а она очень даже ничего, — поспешил утешить ее Пиннеберг.

— Тогда пошли, — скомандовала она. — Надеюсь, малышу здесь понравится.

Пиннеберг и шофер понесли корзину, Барашек — коробку из-под яиц.

— Портплед я принесу в следующую ходку, — сказал шофер.

На первом этаже располагалась лавка, понятно, почему здесь пахло сыром и картофелем. На втором этаже висели головки сыра, потому сырный запах царил безраздельно. А вот совсем наверху, под крышей, стоял запах сырости — здесь хранили картофель.

— Объясни мне, пожалуйста, куда делся запах сыра?

Но Пиннеберг уже открывал дверь.

— Не хочешь заглянуть в нашу комнату, а?

Они заходят в маленькую переднюю — еще меньше ее делают стоящие по обе стороны шкаф и сундук. Мужчины с трудом протискиваются между ними с корзиной.

— Сюда! — позвал ее Пиннеберг, открывая дверь. Барашек переступила порог.

— Боже мой! — вырвалось у нее. — Что здесь творится?

В тут секунду все, что было у нее в руках, включая коробку из-под яиц, полетело на старый плюшевый диван — в ответ завопили все его пружины. Барашек пересекла узкую длинную комнату и подлетела к одному из четырех больших окон, распахнула его и выглянула наружу.

Внизу находилась размытая грунтовая дорога с рытвинами и травой, лебедой и чертополохом по обочинам — она и была «улицей». А за дорогой она увидела клевер; она вдыхала его запах и не могла надышаться. Нет ничего лучше божественного аромата цветущего клевера, нагретого за день солнцем.

За клеверным полем раскинулись желтые и зеленые поля. Там, где росла рожь, щетиной топорщилось жнивье. А еще дальше — зеленая полоса — это луга, где в зарослях ив, ольхи и тополей петляла Штрела, совсем узенькая, прямо ручеек.

«Отсюда она направляется в Плац, в мой родной город, где я росла и страдала, где коротала одиночество в комнатке с окнами во двор, где вокруг были только стены и камни… А здесь — простор».

Она даже не заметила, как к окну подошел Пиннеберг, он простился с шофером, который принес наконец ее постельные принадлежности; в этот момент его глаза лучились счастьем и покоем.

— Нет, ты только посмотри! Вот это жизнь!.. — вырвалось у нее.

Она протянула ему правую руку, он ей левую.

— Лето! — воскликнула она и свободной рукой описала в воздухе полукруг.

— Видишь вон там поезд? Это дорога на Максфельде, — сказал он.

Внизу они увидели шофера, который, судя по всему, заглянул в лавку, — он поприветствовал их бутылкой пива. Он вытер ладонью горлышко бутылки, запрокинул голову и с возгласом: «Ваше здоровье!» — стал пить.

— И ваше! — крикнул ему в ответ Пиннеберг, выпуская из своей руки руку жены.

— Ну что ж, пора нам посмотреть нашу комнату ужасов, — сказала Барашек.

Это похоже на наваждение: необъятный простор полей по контрасту с каморкой, где… Нет, Барашка избалованной не назовешь. Она пару раз видела в Плаце в витрине на Майнцерштрассе простую, дешевую мебель, но эта…

— Миленький, бога ради, держи меня за руку, — взмолилась она. — А то, боюсь, чего опрокину или где-нибудь сама застряну, тогда уж ни туда ни сюда.

— Ну, не так уж тут все и ужасно, — обиженно произнес он. — По-моему, здесь есть очень милые уголки.

— Да уж, эти уголки, — заметила она. — Но скажи, ради бога, что это? Нет, лучше вообще ничего не говори. Идем туда, лучше вблизи посмотрим.

Они отправляются «в поход». Идти приходится гуськом, Барашек при этом не отпускает руку Ханнеса.