Кошмары

Тогда французы не заходили еще так глубоко в страну, как нынче. Крайняя стоянка находилась лишь в трех днях езды отсюда вверх по Красной реке. Но даже в Эдгархафене и в окрестностях стоянки были опасны. Дизентерия и тиф свирепствовали в здешних краях, и это я еще не говорю о тропической анемии. Вам знакома эта болезнь – известно, как мрут от нее. Появляется легкий, едва заметный жар, от которого пульс бьется чуть-чуть скорее обыкновенного, но этот жар не проходит ни днем ни ночью. Аппетит уходит, больной становится капризным. Хочется спать, спать, пока наконец не появится призрак смерти, и больной радуется этому, ибо надеется выспаться вволю. Те, кто умерли от анемии, остались в выигрыше в сравнении с погибшими иным образом. Конечно, нет никакого удовольствия умереть от отравленной стрелы, но тут, по крайней мере, смерть приходит быстро. Немногие умерли так – быть может, один из тысячи. Такой участи могли лишь позавидовать другие, кто живыми попались в руки желтым собакам. Был некий Карл Маттис, немецкий дезертир, кирасир, капрал первого батальона, красивый парень, который не знал страха. Когда стоянка Гамбетты была осаждена неприятелем, он взялся с двумя другими легионерами пробиться сквозь неприятеля и принести известия в Эдгархафен. Однако ночью их перехватили, одного убили. Маттису прострелили колено; тогда он послал своего товарища дольше, а сам боролся против взвода китайцев, в течение двух часов прикрывая бегство товарища. Наконец они поймали Маттиса, связали ему руки и ноги и привязали его к стволу дерева, там, на плоском берегу реки. Три дня он там лежал, пока наконец его съели крокодилы, медленно, кусок за куском; и все-таки эти страшные животные были милосерднее своих двуногих земляков. Год спустя желтые поймали Хендрика Ольденкотта из Маастрихта, здоровенного детину под два метра ростом, чья невероятная сила и погубила его: будучи пьяным, переломил шею родному брату, как тростинку. Легион мог спасти его от каторги, но не от тех судий, которых он здесь нашел. Там, в саду, мы нашли его еще живого; китайцы разрезали ему брюхо, ворох кишок бросили в бочку с крысами – да так и оставили. Пока крысы рвали и глодали подачку, Хендрик мог следить за этим своими глазами. Несчастный промучился еще в госпитале три недели, пока наконец не умер. Я могу припомнить еще с десяток подобных инцидентов. Здесь забываешь, как плакать, но если бы я пролил хоть две слезы за каждого, мог бы налить ими такую большую бочку, каких нет в моем погребе. А рассказ в шкатулке – это та последняя слеза, что переполнила даже такую бочку.

Старик придвинул к себе шкатулку и открыл ее. Он стал перебирать марки, вынул одну из них и протянул мне:

– Вот, посмотрите, это – главный герой рассказа.

На круглой перламутровой марке красовался портрет легионера в мундире. Полное лицо солдата имело заметное сходство с ликом Христа на крышке шкатулки. На оборотной стороне марки были выписаны те же инициалы, что и на дощечке над головой Распятого: K.V.K.S.II.C.L.E. Тут я сообразил, как это следует читать: «К. фон К., солдат второго класса иностранного легиона».