Кость Войны

Четверо за столом ошеломлённо переглядывались. Верзила за стойкой — тот даже втянул голову в плечи, будто ожидая, что потолок вот-вот обрушится на его макушку. А девушка провела ладонью по волосам и улыбнулась.

— Ребята искали вас на всех тропах, — сказала она. — Они и посейчас ищут. Вы нарушили закон, убили одного из нас и теперь приговорены к смерти.

— Насколько я помню, Турийские горы всё ещё принадлежат Метрополии, и законы, действующие здесь, — законы Императора. Я не слышал, чтобы Император велел карать смертью мирных путников, отбившихся от бандитов на глухой тропе.

— Госпожа! — взвизгнул одноглазый. — Прикажите, и я прямо сейчас выпущу ему кишки! Кто он такой, чтобы дерзить вам?

— У тебя уже была возможность доказать свою храбрость, — не оборачиваясь проговорила Рыжая Бестия. — А теперь этим человеком займусь я.

Она шагнула к Берту. Ловец растерянно развёл руками — и тут же полетел на пол. Бестия, потирая кулак, стояла над ним, ожидая, пока он поднимется. Берт вставать не спешил. Проведя рукой под носом, он стряхнул красные капли и приподнялся на локте.

— Неплохой удар, — сказал он.

— Ты бьёшь больнее, — отозвалась Бестия странно изменившимся голосом.

— Он умелый воин! — подобострастно подтвердил арбалетчик. — Госпожа, теперь нам можно выпустить ему кишки?

— Я же сказала, этим человеком займусь я. Вставай и следуй за мной.

— Вот это другое дело, — пробормотал Берт, поднимаясь.

Рыжеволосая молча повернулась и направилась мимо стойки к лестнице, ведущей на второй этаж. Снова недоумённая тишина повисла в зале, но, когда и Берт ступил на лестницу, одноглазый очнулся:

— Госпожа, ну, хоть этому-то ушастому коротышке можно пока выпустить кишки?

Берт, сидя на краю кровати, связывал шнурки на куртке — полчаса тому назад он оборвал их, не желая возиться с узлами.

— Твои живоглоты и впрямь Самуэлю горло не перережут? — спросил он.

Марта откинула покрывало и сзади оплела его руками:

— Без моего приказа они не посмеют его и щелбаном угостить.

— Слушай, у меня до сих пор не укладывается в голове, — повернулся к ней Берт. — Ты… и эти ублюдки. Рыжая Бестия! Сама придумала это имя?

— Ребята так назвали… По-моему, неплохо звучит.

— А по-моему, дерьмовей некуда… Откуда они вообще взялись, эти подонки? Во что превратились Турийские горы за те полгода, пока меня здесь не было?!

— Пока тебя не было, много изменилось… — Марта отстранила от себя Берта и улеглась, закинув руки за голову. — Отец пропал. Отправился на поиски своего чёртова Барона и пропал. Я осталась одна. Совсем одна, понимаешь? Потом появился ты. Я думала… думала, мы снова… Я, такая дура, даже грех взяла на душу, предполагала, что теперь, когда отца нет, никто не будет мешать нам, а ты… А ты, как выяснилось, вернулся только для того, чтобы покопаться в бумагах отца.

Она села в изголовье кровати, сцепив пальцы на белых коленях.

— Альберт, тебе нравится мучить меня? — неожиданно спокойно спросила она. — А я ведь уже совсем не та робкая девочка, которая приходила по ночам в твою комнату, когда ты гостил в нашем доме.

— Я заметил, — глядя в пол, пробормотал Берт. И тронул всё ещё налитую болью переносицу.

Некоторое время они молчали. Снизу нарастало развесёлое пение под аккомпанемент звона бутылок. «За Самуэля, значит, беспокоиться не стоит, — невнимательно подумал Берт. — Или они его уже загрызли, а теперь празднуют?»

— Ничего мне не скажешь? — подала голос Марта.

Берт вытащил трубку и стал сосредоточенно набивать её табаком. Что он мог сказать Марте? То, что говорил уже тысячу раз? Да, она дорога ему, дороже всех прочих женщин и, наверное, всех прочих людей… С Мартой ему хорошо, как ни с кем больше. И Марте с ним хорошо… Почему бы и не остановиться на этом? Неужели она не понимает, что Альберт Гендер даже ради самой лучшей из женщин не променяет сладкую пыль дорог на выложенный белым камнем камин, где мирно потрескивает укрощённое пламя? Год за годом ожидать старость в скрипучем кресле, превращаясь в привычный предмет комнатного интерьера, год за годом видеть в окне всё тот же пейзаж — от одной этой мысли можно сойти с ума. А взять с собой Марту туда, где бывает он… Ни один мужчина не выдержит и сотой доли того, через что пришлось пройти Альберту Гендеру. Что уж тут говорить о женщине…

— Твой дом… — проговорил Берт. — Посёлок, в котором вы жили… Что случилось?