Костер на льду (повесть и рассказы)

Когда сознание полностью вернулось ко мне, я по­нял, что мы все еще едем. Снова слева от меня было стекло, и я опять попытался взглянуть в него. Оказы­вается, ночь еще не кончилась. Это была самая длинная ночь в моей жизни. «Летучка» мчалась по ровной доро­ге, возможно, по асфальту. Рука и нога у меня перестали ныть, но я почувствовал, что страшно замерз. Грубый брезент носилок не спасал мою спину от холода. И когда мы, наконец, остановились, мне уже все было безраз­лично. Мои носилки вытащили из машины и поставили на снег. Вновь в свете, падающем из дверей, я увидел санитаров, которые носили раненых. Санитары были в полосатых пижамах,— очевидно, выздоравливающие. На улице все еще шел снег. Снежинки таяли на моем лице. Мне хотелось закрыться, но я не решался выта­щить руку из-под одеяла, так как знал, что стоит поше­велиться, как боль проснется и не даст мне покоя. Сей­час она притаилась где-то, и я стерег ее сон. Я совсем замерз, а снег все таял и таял на моем лице. Но созна­ние уже больше не покидало меня, и я приглядывался к окружающему. Мы находились около тяжелых резных дверей с большими медными кольцами вместо ручек. Стекла в дверях заменяла фанера. Каменные избитые ступеньки и асфальт перед ними были чисто подметены. Один из санитаров ступил на заснеженный газон, на котором стояли мои носилки, и предложил мне папи­росу. Я ничего не ответил ему и закрыл глаза. Я по- прежнему боялся спугнуть притаившуюся боль.

Потом меня понесли по каким-то лестницам. Было темно, и я лежал с закрытыми глазами. Но вдруг яркий свет заставил меня открыть их; когда я начал осматри­ваться, меня опустили на пол, в самых дверях. Вся ком­ната была заставлена носилками. На деревянных дива­нах вдоль стен сидели раненые. Их было много. Я по­думал, что до нас пришло несколько машин.

Комната была высокой, и потолок ее украшали леп­ные орнаменты и цветные пухленькие амурчики, пор­хающие по голубому небу. В простенках между высо­кими окнами, зашторенными синей бумагой, висели узкие зеркала в бронзовых рамах. Зеркал было много, так же как бронзы и красного бархата. Только все это давно закоптилось, растрескалось и облупилось. Керо­синовые лампы отражались в зеркалах.

Маленькая старушка в грязном халате, натянутом на пальто, записывала раненых. У нее было усталое лицо. Такие же усталые, как и она, девушки сидели рядом с ней; видно было, что всех их подняли в середине ночи.

Мне было удобно и покойно лежать здесь и наблю­дать за окружающим. Деревянные диваны постепенно начали освобождаться, зарегистрированные раненые выходили в дверь в противоположном конце приемного покоя. Только один парень сидел на стуле и разговари­вал по телефону. Я сначала было решил, что это жен­щина, так как бинт на его голове принял за косынку. Парень, очевидно, разговаривал с девушкой. Я слышал, как он уговаривал ее прийти в госпиталь. К моему огор­чению, старушка в халате не дала ему договорить, и па­рень, положив трубку, взял с полу... гитару! — и вышел из приемного покоя.

Мой взгляд продолжал скользить по комнате, остро видя самые различные детали, с тем чтобы тотчас же забыть о них.

Через некоторое время мое внимание привлек какой- то шум, и я оглянулся на двери, ведущие из приемного покоя. Парень с гитарой стоял в их проеме, пытаясь вырваться из рук немолодой медсестры. Она дергала его за гимнастерку, торчавшую из-под мехового жилета, и кричала:

— Молодой человек, отдайте огнестрельное оружие!

Не сумев справиться одновременно с ним и с пру­жиной тяжелых дверей, она на миг выпустила парня, и он, волоча ногу, бросился в приемный покой, ловко перешагивая через носилки. Разозленный, он остановился недалеко от меня и отрезал:

— Я не молодой человек, а гвардии старший сер­жант! И пистолета не отдам!

Все с любопытством наблюдали за ними.

Женщина беспомощно огляделась вокруг и, кру­то повернувшись, заявила:

— Мне не отдадите, так замполиту отдадите,— и скрылась за дверью.

— Выручайте, хлопцы,— сказал парень, обводя взглядом носилки. Гитару он держал за гриф.

Я подумал: «Если старушка не выдаст, мы спрячем пистолет». На девушек я надеялся.

— Быстро сюда,— сказал я, и он торопливо шагнул ко мне, припадая на правую ногу.— Есть бинт?

— Нет,— он растерянно похлопал себя по карманам.

— У кого есть?

Одна из девушек, покосившись на старушку, которой я боялся, сунула руку в карман халата и незаметно бросила на соседние носилки индивидуальный пакет. Еще мгновение, и он оказался у меня в руке. Я хотел сбросить одеяло, но не смог и сказал:

— Давай, прибинтовывай к бедру.

Парень положил гитару, склонился надо мной и стал неловко снимать с меня одеяло.

— Осторожно!— крикнул я на него.— Это все-таки нога, а не деревяшка!

— Ну, не сердись, потерпи,— сказал он.

— Да хватит! Не на рану же ты его хочешь класть?!