Кости

– Доказано только то, что после кремации прах не ходит и не говорит, за ним не замечено каких-либо движений. А вот то, что во время кремации душа, наконец, покидает кости – уже домыслы веры. Если бы ты работала в домах реабилитации жертв пожаров, то обратила бы внимание, что люди, ожоги которых повредили кости, тоже не могут говорить и двигаться годами, а то и столетиями. Их самосознание подверглось большим травмам, и они словно не могут собраться заново. Но они есть. Их души точно на месте. Иногда они реагируют на голоса, иногда на лица любимых. Так вот, если такими растениями становятся всего лишь летальные жертвы сильных пожаров, то чего ожидать от жертв кремации? В топку аргументов можно закинуть ещё метод дробление костей, который также считается весьма эффективным в обездвиживании, но почему-то никому не приходит в голову предполагать, что это влечёт смерть духа.

– Ты работал в доме реабилитации жертв пожаров?

– Нет. Если быть совсем откровенным, то это даже не моё мнение. Но это мнение учёного с огромным жизненным опытом, которому я склонен верить.

– Ясно, – без интереса констатировала Мира, доставая из пакета банку тушенки и вилку.

– Давай помогу, – предложил Сэм. Мира протянула ему закупоренную банку, которую он с лёгкостью открыл.

– Почему вы проиграли в восстании?

– А почему мы должны были в нём выиграть?

Мира только пожала плечами.

– Войны зачастую выигрываются или проигрываются ещё до их начала.

– А восстание начали вы?

– Нет, – ответил Сэм. – Более того, никому неизвестно, кто его начал, это мог быть вообще не наш.

– То есть?

– Нас намеренно провоцировали. Закон о кремации родственников был омерзительно безнравственным, но человек так уже привык глотать, и каждый раз, чем больший член ему впихивали в рот, тем шире становился рот. Мы бы схавали и это дерьмо. Больше бы любили своих детей и чаще платили за эвтаназию. Но тут прошел слух, желтуха страшная, что мол где-то отец зарезал сына, и всё из-за этого закона. И случай вроде как не единичный. Народ всколыхнулся. Пошли митинги против отмены закона. Демонстрации у дворцов заседаний. Кого послали их угомонить? Солдат, низший эшелон, живых людей. Тех, кто мог считать своим человеческим долгом встать по ту сторону толпы, если бы хватило смелости и веры, послали эту толпу усмирять. Огонь в крайнем случае. Стрелять никто не хотел. Пытались убедить разойтись миром. Но без пулевого гнёта народ не двигался с места и только прибавлялся. Тут всем солдатам одновременно пришло сообщение с неизвестного номера. Сейчас покажу, мне его потом переслали.

Он достал коммуникатор и открыл Мире сообщение.

– Самое интересное, – продолжил Сэм, когда она дочитала, – что рассылка была очень адресной. Только живым, числящимся на военной службе Альянса. Слова возымели действие. Всё вокруг превратилось в хаос. Оказаться в форме в этот день – значило принять ту или иную сторону, причем форма, как правило, сама определяла это за тебя. Мы ввязались в эту войну не по своей воле. Но попытались её выиграть.

– А как тебе тогда удалось занять другую сторону в офицерском мундире?

– Снёс башку старпому на глазах у команды. – Сэм убрал свой коммуникатор. – Рыбка была погружена, когда прошла рассылка, поэтому о восстании мой экипаж узнал по передаче Альянса. Мы получили приказ передислоцироваться к базе флота АНК. Тогда я и сделал выбор и приказал вывести из строя маяк сопряжения с центром управления.

– Но почему?

– А мой сын, по-твоему, недостаточная причина?

– Приёмный сын. По-моему, нет.

– Ну, это уже твои проблемы. Хотя, может ты и права, и сработала просто капитанская чуйка. Ведь не поступи я так изначально, в итоге вместе с остальным старшим составом изменённых, пошёл бы на корм акулам.

– Любопытно, а это означало бы смерть?

– Вот уж не хотел бы это проверять.

Мира улыбнулась и начала есть тушенку. Ароматные мягкие волокна жилистого мяса с застывавшим на губах сытным жирком. Проголодавшейся Мире даже холодная тушенка показалась лучшей пищей на земле и начала наполнять добром и счастьем.

– Спасибо тебе, – неожиданно сказала Мириам.

– Да за что же?

– За то, что спас меня от поезда и, вообще, за доброту.

– Не надо навешивать на меня лишнего. Если обнаружат тебя, поймут, что ты с Новой Надежды – это провал всей нашей операции. А если все будут тебя ненавидеть и игнорировать – рано или поздно ты можешь сбежать или выкинуть какой-нибудь фокус. Так что, прости, никакой доброты – только бизнес.

– Было бы убедительнее, если бы ты мне этого не сказал. Но договорились, никакого тебе тогда спасибо, – подмигнула Мира.

Сэм подмигнул в ответ и откланялся. Мира за минуту переместила содержимое консервы в желудок и уснула на рюкзаке как младенец.