Кости холмов. Империя серебра

Новая его жизнь была тяжелой. Кормили плохо, хотя дали новый меч, без зазубрин и ржавчины. Ну и гоняли, гоняли немилосердно. Паренек бегал за туменами и все терпел, пока грудь не начинало жечь и сердце не принималось гореть огнем. О своем селе, где остались мать с дедом, Павел старался не вспоминать. Сейчас они там управляются без него, смотрят, как зреет урожай к жатве. В этот год он им не помощник. Так-то.

Паренек еще не спал, когда на конях к большой юрте в центре лагеря подъехали трое. Один из них, с жестоким лицом, – Бату, внук самого Чингисхана. Павел старался запоминать все имена – это для него была единственная возможность продеть ниточки сквозь неразбериху нынешней жизни. Как зовут второго, что дурацки склабился рядом с Бату, паренек не знал. В сумраке он сжал рукоять меча: эх, сейчас бы силы, так вот взял бы, подбежал и зарубил супостатов. Как погиб князь, Павел не видел, а на его расспросы остальные русичи покачивали головой и отводили глаза. Им, похоже, до этого дела было меньше, чем ему.

Никем не замеченный, Павел подобрался поближе к той юрте. Он знал имя их главного полководца, хотя произносить его было трудно, непривычно. Звали его богатырь Субудай, и это он пожег Москву. Павел, всматриваясь, изогнул шею, да вот досада: когда трое военачальников спешились, их кони загородили все, что происходило в юрте. Павел тягостно вздохнул. Сейчас бегал он отлично, еще несколько месяцев назад и не поверил бы, что такое возможно. Так и подмывало какой-нибудь темной ночью дать отсюда деру, но он видел, что сталось с теми, кто на это отважился. Обратно их привезли порубленными на куски, а те покидали другим в назидание. Павел точно не знал, но вполне может статься, что его товарищи те куски съели. На что только не пойдешь от голода.

От юрты разносился аромат жареной ягнятины и еще какой-то снеди, отчего рот наполнялся голодной слюной. Павел не наедался досыта с тех пор, как покинул дом. Что-нибудь съестное ему теперь перепадет только к утру, и то лишь когда отбегает и до онемения рук и плеч нагрузит повозки. Паренек рассеянно почесал спину и почувствовал бугорок мышцы, которой еще недавно там, казалось, не было. Сложения Павел был не крупного, но жилистого – а как же иначе, при такой-то работе. В темноте он тихо решил, что к следующему новолунию попробует сбежать. Ежели поймают, то он, по крайней мере, не сможет упрекнуть себя в бездействии. А чтобы его догнать, надо еще постараться.

Бату поднырнул головой под низкую притолоку и вошел в шатер, распрямляясь и попутно приветствуя тех, кто внутри. С собой он привел Гуюка с Байдаром. Мунке, оказывается, уже был здесь. Бату ему приветливо кивнул, но Мунке, жадно поглощавший горячую баранину, едва на него глянул. Бату напомнил себе, что Мунке тоже лишился отца. Пожалуй, будет неплохо разделить с ним его горе. То, что к своему отцу Бату не чувствовал ничего, кроме ненависти, было не важно. Главное здесь – действовать с умом и осторожностью. Они все родичи, связанные кровными узами с Чингисханом, – узами, на которые Субудай претендовать даже и не смеет. Эта мысль вызывала у Бату что-то похожее на блаженство, чувство заслуженной принадлежности к группе избранных. А впрочем, это не он принадлежит к их группе, а они – к его. Поскольку он у них за вожака. Он из четверых самый старший, хотя у Мунке сложение и непреклонный вид закаленного человека – ишь как стоит, гордый, сильный. На него влиять будет, пожалуй, сложнее всего. Гуюк с Байдаром в сравнении с ним мальчишки – юные, увлекающиеся, впору веревки из них вить. Представлять, как ты правишь с ними империей, было легко.

Прежде чем сесть, Бату учтиво поклонился находящимся здесь Хачиуну, Джебе и Чулгатаю. Все старичье. Заметно было, что бедро Хачиуна разнесло еще сильнее. Он сидел на чурбаке, вытянув распухшую ногу перед собой. Одного взгляда на лицо Хачиуна было достаточно, чтобы увидеть, какие у него усталые глаза. Кожа от недуга пожелтела и обвисла. Эту зиму его родич, похоже, уже не осилит. Ну что поделаешь. Старые умирают для того, чтобы уступать дорогу молодым. Не век же ему вековать на этом свете.

Субудай, холодно взирая, ждал, с чего начнет Бату. А тот нарочито широко улыбнулся и объявил:

– У меня прекрасные известия, орлок. Люди докладывают, что пастбища здесь самые лучшие из всех, что мы встречали после того, как покинули дом. Лошади уже откормились так, что любо-дорого.

– Садись, Бату, – коротко указал Субудай. – Устраивайся поудобней. Гуюк, Байдар, чай в чайнике. Слуг здесь нынче нет, так что наливайте себе сами.