Кости холмов. Империя серебра

Армия, что собралась возле Пешта, была огромна. В последние дни королем владело возбуждение, охватывавшее его всякий раз, когда он думал о том, что привело сюда такое множество людей. Солдат не может таскать с собой запас провизии больше чем на несколько дней, иначе это отнимет у него силы, необходимые для боя. Поэтому на обозы ушли все телеги и тягловый скот, какие только были в стране, и в итоге обоз растянулся почти на такое же расстояние, что и плотные ряды воинства, стоявшего возле Дуная. Сердце короля Белы буквально рвалось из груди от гордости, которую он испытывал, оглядывая свое войско. Свыше ста тысяч ратников, рыцарей и пехотинцев откликнулись на призыв с разосланными по всей Венгрии окровавленными мечами. По его приблизительной оценке, монгольская армия была меньше, чем он ожидал. Король сглотнул некстати подступившую к горлу желчь. Похоже, ему предстоит сойтись в сражении всего с половиной Золотой Орды. Однако в донесениях, пришедших с севера, сообщалось о разрушениях, в которые верилось с трудом. Помощи от Болеслава или Генриха ждать теперь не приходилось. Они сами едва сдерживали чудовищный натиск монгольских туменов. Люблин пал, а из Кракова пришло всего одно сообщение о том, что он разделил эту печальную участь и был сожжен, хотя уму непостижимо, как такое могло произойти. Оставалось лишь уповать, что это преувеличение: у страха глаза велики. Со своими военачальниками и союзниками Бела этими сведениями, разумеется, не поделился.

С этой мыслью он поглядел на тевтонских рыцарей справа от себя – две тысячи во всем своем боевом великолепии. Их кони не были запачканы грязью, которую поднимала за собой пехота. Они блестели в бледных лучах утренней зари и, топоча копытами, пускали из ноздрей бледные султаны пара. Бела очень любил боевых коней, а у тевтонцев, как известно, они самого благородного происхождения, все как один с безупречной родословной.

Его горделивое настроение слегка омрачал лишь левый фланг. Половцы, хотя и хорошие конники, еще скорбели по своему хану, неизвестно как и кем убитому в непонятной заварухе у реки. Ропщут так, будто в этом личная вина короля. Несносный народ. Когда монголы убегут обратно за горы, надо будет как следует подумать, стоит ли терпеть у себя такое множество половцев. Может, дать им денег, чтобы подыскали новую родину поприветливей, – это, пожалуй, будет не так обременительно для королевской казны.

Бела вполголоса выругался, увидев, что конница половцев покидает отведенное ей в построении место. Через поле он послал к ним гонца с приказом оставаться на месте. За передвижением посланца король наблюдал, задумчиво почесывая подбородок. Было видно, как половцы вдалеке скопились вокруг какого-то человека – видимо, предводителя, – но останавливаться не думали. Бела гневно опустил руку и, повернувшись в седле, обратился к ближайшему из рыцарей:

– Скачи к половцам и напомни им о данной мне клятве. Пусть остаются на позиции и ждут приказов.

Рыцарь в знак почтения опустил копье и величаво поскакал вслед за первым посланцем. К этому времени половцы окончательно нарушили аккуратную симметрию рядов, а их кони хаотично рассеивались по полю. Беда с этими кочевниками: дисциплина им неизвестна. Бела попытался вспомнить имя Котянова сына, который вроде как должен ими командовать, но оно упорно не шло на ум.

Прибытие рыцаря половцев тоже не остановило, хотя теперь они настолько приблизились к Беле, что видели его расставленные руки! С таким же успехом он мог пытаться остановить прилив, они просто обтекали его, двигаясь без всякой видимой спешки. Бела выругался вслух: половцы, судя по всему, едут непосредственно в его расположение. Явно хотят подправить свою клятву или выклянчить провиант и оружие получше. До чего же гнусный народец: пытаться выторговать себе преимущества, как будто он не король, а какой-нибудь грязный купец. Только и знают что свою меновую торговлю. Дочерей своих и тех готовы продать за горсть монет.

Король Бела гневно смотрел, как половецкие всадники медленно двигаются вдоль общего строя. Как раз сейчас к нему с сообщением насчет монголов прибыли посыльные, и он намеренно их подле себя удерживал, тем самым выказывая половцам свое пренебрежение. Когда один из его ординарцев громко кашлянул, король наконец поднял глаза: на него пристально смотрел сын Котяна. (как его все-таки звать? Совершенно вылетело из головы. Столько дел все последние дни, где уж тут все упомнить.)

– Что за срочное дело, ради которого ты нарушил все построение? – напустился на него Бела, краснея от едва сдерживаемого раздражения.

Сын Котяна нагнул голову так резко, словно хотел боднуть.

– Король Бела, – сказал он, – нас связывала клятва моего отца. Отца теперь нет, а я ею не связан.

– О чем ты говоришь? – возмутился Бела. – Сейчас не время и не место обсуждать это. Возвращайся на свою позицию. Придешь ко мне вечером, когда переправимся через Дунай. Тогда и поговорим.