Король Бела намеренно отвернулся к гонцам и взялся читать очередное донесение. Через минуту он удивленно поднял голову: молодой человек заговорил снова, как будто и не получал никакого приказа.
– Это не наша война, король Бела. Мы это поняли. Желаю тебе одержать победу, а моя задача сейчас – увести мой народ от Золотой Орды.
Щеки Белы сделались пунцовыми, на бледной коже выступили набрякшие жилы.
– А ну, марш обратно в строй! – рявкнул он.
Сын Котяна качнул головой:
– Прощай, твое величество. Да хранит тебя Господь во всех твоих трудах.
Бела набрал в грудь воздуха, но выдохнуть даже забыл. До него сейчас дошло, что половецкие всадники все как один смотрят на него. Их руки лежали на мечах и луках, лица были угрюмы. Мысли закружились. Как-никак их здесь сорок тысяч. Если приказать убить этого наглеца, то они вполне могут наброситься на королевских гвардейцев. Такой расклад на руку только монголам. Голубые глаза короля метали молнии.
– Покинуть войско? – взревел он. – На глазах у врага? Да вы клятвопреступники! Я считаю вас трусами и еретиками!
Это проклятие король выкрикивал уже в спину сыну Котяна, уезжавшему прочь. О господи, да как же его все-таки зовут? Хотя что толку окликать. Только пускать слова на ветер. Король кипел от злости, пока половцы уезжали вслед за своим вождем. По тропе в обход огромного венгерского войска они возвращались к своему поселению.
– Ваше величество, этим пастухам в наших рядах не место, – презрительно произнес Йозеф Ландау.
Братья-рыцари громко его поддержали. Изменники-половцы все еще ехали мимо безмолвно застывшего войска. Король Бела подавил клокочущую ярость и заставил себя улыбнуться.
– Ты прав, брат Йозеф, – откликнулся он. – Нас здесь сотня тысяч, даже без тех… пастухов. Но после того как мы одержим победу, за такое предательство с ними надо будет поквитаться.
– С удовольствием преподам им урок, ваше величество, – глядя вслед уходящей коннице, брезгливо улыбнулся Йозеф Ландау.
Король тоже улыбнулся в ответ на эти слова:
– Вот и замечательно. Разошлите сообщение, брат Йозеф, что это я отослал половцев. Не хочу, чтобы мои люди задумывались над этим предательством. Передайте, что я буду драться плечом к плечу только с теми, в чьих жилах течет венгерская кровь. Это поднимет боевой дух. Что же до этих бродяг-кочевников, то вы покажете им, какова цена их предательства. Уверен, они понимают только такое обращение. – Чтобы успокоиться, Бела сделал еще один вдох. – Ну да ладно, я уже утомился топтаться на месте и слушать нытье трусов. Давайте приказ выступать.
За армией венгерского короля Субудай наблюдал с возвышенности из-за реки. Переправа внизу шла полным ходом: мосты почернели от воинов и лошадей. Вместе с орлоком за неприятельским войском следили Бату и Джебе, оценивая противника, с которым предстоит сразиться. Под ними, помахивая хвостами, мирно щипали траву лошади. На здешние равнины уже пришла весна. Сквозь оплывшие шапки последнего снега вовсю пробивалась зелень. Воздух еще не прогрелся, но небо было бледно-голубым, и мир готовился разродиться новой жизнью.
– Они хорошие всадники, – вслух заметил Джебе.
Бату пожал плечами, но Субудай решил ответить:
– Их слишком много. И через эту реку слишком много мостов, которые надо бы заставить на нас поработать.
Бату поднял голову, уверенный, что эти двое понимают друг друга с полуслова, а его намеренно вынуждают дожидаться объяснений. Это бесило. Молодой человек отвернулся, зная, что спутники видят его насквозь.
Бату вынужден был пробиваться в жизни, прикладывая огромные усилия. Затем его возвысил Угэдэй, в память об отце сделав темником. Бату занял высокое положение, но теперь привычная ненависть к миру сменилась борьбой, едва ли не более жестокой, чем прежде. Ему приходилось постоянно доказывать, что он
При взгляде на орлока Бату словно разрывался. Какая-то маленькая, слабая его часть отдала бы что угодно за то, чтобы Субудай хотя бы раз похлопал его по плечу, похвалил, оценив его способность вести за собой людей. Остальное же его существо ненавидело эту слабость так страстно, что ненависть переполняла Бату, делая его в глазах окружающих желчным и злобным. Сомнений нет, что отец когда-то уважал Субудая, смотрел на него чуть ли не снизу вверх. И конечно, доверял.
Бату отдавал себе отчет, что ему необходимо избавиться от этой постыдной слабости. Доверия Субудая ему никогда не удостоиться. И одобрения не заслужить. Остается лишь возвыситься в глазах всего народа, чтобы, когда Багатур одряхлеет и лишится зубов, он оглянулся и вдруг увидел, как ошибался, как недооценивал юного военачальника, отданного под его опеку. И тогда он поймет, что не разглядел того единственного, кто мог принять наследие Чингисхана и заставить его сиять, словно золото.