Кости холмов. Империя серебра

Не передать, как гонец был раздосадован, когда на последнем отрезке пути его никто не встретил. Гурбан сейчас как пить дать дрыхнет, напившись арака, который его жена сделала неделю назад. Вот же старый пьяница: тут самое, можно сказать, важное послание всей их жизни, а он и его готов проспать. Кисрут, спешившись, еще раз звякнул бубенцами, теперь уже тенькнув по ним рукой, но в юртах по-прежнему стояла тишина, и лишь над одной из них сонно вился дымок. На затекших ногах Кисрут зашел в открытый двор и позвал брата. Рыбачить, что ли, все ушли? Кисрут и сам вот только уехал отсюда три дня назад со стопкой каких-то пустяковых писем.

Пнув с досады дверь юрты, он даже не стал заходить внутрь. Отчего-то послание придавало ему уверенности.

– Ну кого там несет? – наконец раздался скрипучий голос брата. – Кисрут, ты, что ли?

– Я, кто ж еще тут надрывается, выкрикивая твое имя? – сердито бросил Кисрут. – Письмо из Каракорума везу, срочное. И где я тебя нахожу?

Дверь отворилась, и вышел брат, протирая глаза. Лицо его было помятое, заспанное. Кисрут с трудом подавил злость.

– Да здесь я, здесь, – потягиваясь, сказал брат.

Кисрут укоризненно покачал головой:

– Знаешь что, я, пожалуй, сам его доставлю. А ты скажи Гурбану, что на дороге к востоку орудует шайка воров. Чуть с лошади меня не стянули.

Глаза брата мгновенно прояснели. Ямских никто и пальцем трогать не смеет.

– Скажу, ты не волнуйся, – успокоил он. – Ну хочешь, я с сумкой поскачу? Коли письмо такое важное.

Но Кисрут уже все решил. Хотелось узнать, чем же все это приключение закончится. Тут на одном волнении доскакать можно.

– Ложись уж, отсыпайся. Я довезу.

Он сам, не давая брату, вывел лошадь во двор. Хотелось поскорей уехать: вдруг тот, чего доброго, одумается?

– Ты только не забудь, скажи Гурбану про воров, – напомнил он через плечо и погнал лошадь галопом. К следующему яму он прискачет уже к темноте, но там народ надежный; встречать выйдут, едва заслышав бубенцы.

Брат сзади что-то прокричал, но Кисрут уже скакал без оглядки.

Глава 30

День за днем тумены Субудая оставались недосягаемыми для вражеской конницы. Бату потерял счет попыткам венгерского короля навязать сражение. И ту и другую сторону удерживала пехота, а потому в первый же день после перехода через Дунай король Бела бросил вдогонку монголам двадцать тысяч своих всадников. Субудай бесстрастно взирал, как они настигают задние ряды его пехоты, и наконец, в самый последний момент, – с редкостным, по мнению Бату, хладнокровием – велел дать остерегающий залп. Под прикрытием стрел пешие воины вскочили на лошадей, и их быстро перевезли на три мили, снова образовав между двумя армиями выгодный для монголов разрыв. Когда венгерские конники поставили себе целью схлестнуться с неприятелем, их встретил черный вихрь из стрел – прицельный, бьющий с дьявольской точностью. Монгольские тумены отличала дисциплина, для их противника попросту невиданная: они обладали способностью налетать в самый неожиданный момент, давали два быстрых убийственных залпа и тут же на скорости возвращались к своим основным силам.

Первый день выдался самым сложным, с часто повторяющимися бросками и атаками, которые приходилось отбивать. Субудай тщательно следил, чтобы две армии на марше не сближались, пока не скроются из виду Буда и Пешт. Когда в первый вечер зашло солнце, орлок с улыбкой оглядел лагерь венгерского войска, огромный, как город. Посреди поля венгры возвели квадрат из мешков с песком, сделав из них стену в человеческий рост. Эту тяжесть они тащили с собой от самого Дуная. Потому-то они и не могли догнать монголов. Подтверждалась и догадка Субудая насчет того, что за стенами из мешков надежно укрылся только король со своими командирами. Остальное же войско расположилось на открытой местности: их за людей не считали, как любых слуг.

Вероятно, венгерский король полагал, что в своем командном шатре он будет спокойно есть и спать, но Субудай взял за правило каждую ночь подсылать к неприятельскому лагерю людей с трубами и цзиньскими хлопушками, чтобы не давать венгерскому войску сомкнуть глаз. Орлоку было нужно, чтобы король Бела пребывал в состоянии утомленном и взвинченном; сам же Субудай спал и храпел так, что его личная охрана возле шатра лишь посмеивалась.

Следующие несколько дней были уже менее напряженными. Король Бела смирился с тем, что заставить врага сойтись в поле лицом к лицу у него не получится. Броски все так же продолжались, но, скорее, для поддержания боевого духа: рыцари, потрясая мечами, кричали врагу что-то оскорбительное, а затем победной рысцой возвращались в свое расположение.