-За что мне это? – цедит под нос Змей, возводя глаза к потолку. - Одной дуры за глаза хватало, теперь две.
-Ну так, - фыркает, не отступая Сири, - у кое-кого вообще три личности, в одной голове. Почти на каждую по дуре. Дадут твои боги, - кривит его же интонацию, - и на третью, авось, ниспошлют. Ведь на всё воля ИХ, да?
-Не гневи богов, Серафима.
Подруга хмыкает, демонстративно выставляя Свету средний палец. Сижу, наблюдая, как перед моими глазами его ладони сжимаются в кулаки. Поднимаю взгляд, наблюдая, как ходят по скулам желваки, как глаза Горынева полыхают гневно.
«Чудно, - отмечаю отстраненно, - и как он ее терпит? Хотя, с его сестрой и не такую выдержку можно натренировать».
-Держусь из последних сил, чтобы перышки твои да не повыдергивать. Не к месту и не вовремя хорохоришься.
Сири разом сдувается, бросая виноватый взгляд на безжизненные тела.
Прикрыв глаза, тяжело вздыхаю:
-Так… Первым делом надо поставить в известность родителей. Я не знаю ваши порядки, Светослав, поэтому, как все сделать правильно… положусь на тебя. По-людски, - слова застревают в горле болезненным комом, сглатываю несколько раз, чтобы продолжить, но не выходит. Пелена слез туманит взор. – По порядкам людей, должен быть звонок в полицию и скорую. А дальше, - опускаю голову, вспоминая, как проходили все с мамой, когда хоронили папу. – Дальше похороны, поминальный обед.
-Нельзя Ягу и Кощея хоронить по вашим законам.
-Я понимаю. Как быть тогда?
-С властями вопрос решим. А с матерью твоей… есть средства, меняющие ощущение реальности.
-Нет, я против того, чтобы она не помнила.
-Это не отшибает память, для нее все будет взаправду, и прощание и похороны, все как положено, Яда.
Киваю, со всех сил готовясь задать следующий вопрос:
-А Кир?
-Вот с этим…
Договорить Свет не успевает, в кабинет широко раскрывается дверь и спиной к нам с кем-то треща по телефону вваливается довольный Тимофей.
-Да-да, - деловито соглашается он. – Хочу сюрприз им сделать, у меня друган терпеть не может эту ванильную няшность. За ним в помещение впархивает облако чёрно-розовых, совершенно готских по настроению шариков. Такое чувство, что их в охапке штук пятьдесят не меньше. – Вот я и задумал, совместить их цвета. У нее ж волосы в розовый выкрашены….
Слушает в трубку ответ собеседника. Смеется.
-Прикинь, а я еще и торт им зака… - он оборачивается, замолкает, растерянно смаргивает, обводя взглядом всех разом, выпускает шарики и они разлетаются, устилая потолок двухцветным покрывалом. – Твою мать, - шепчет он, отключая вызов. Трубка падает из его рук, на прощание мигнув гаснущим экраном.
Тим шарахается в сторону, опрокидывает стоящую у входа вазу и та, надрывно дзинькнув, разлетается на мелкие осколки. Лиходеев, не отводя взгляд от лежащего на полу Кира, пятится в противоположную сторону, натыкается на стул, спотыкается, пытаясь удержать равновесие, делает пару шагов назад и кувыркнувшись через низкое кресло, падает аккурат лицом к лицу с бабушкой.
-Т - ТВОЮ МАТЬ! – орет он, отползая подальше задом. Уткнувшись спиной в стену, полоумно всматривается в нас, останавливает более осмысленный взгляд на Горыневе. – Чо ваще происходит, Слава?!
-Балбес, - горестно вздыхает Змей.
-О, а вот и третья дура на твою голову, - припечатывает Сири. – Вернее, дурак.
Глава 31
Кир
– Давно не виделись, Кощей, – Чернобог сидел на большом валуне, прямо на берегу Смородинки, так близко, что огненная вода едва не лизала носки его сапог. – Ну, и что ты тут забыл?
– Смерть свою, – теперь-то уж что? Могу не церемониться – все равно мертвый.
Хуже, конечно, будет, если хозяин подземного Чертога разгневается, так мне плевать с некоторых пор. Что хотел – уже не получу, а без этого будь что будет.
– Отец, что ли, не научил, что смерть Кощеева в яйце? – Чернобог подхватил какой-то прутик и принялся задумчиво выводить рисунки на песчаном берегу.
– Уже нет.
– На кого цепи-то оставил? – и, не дожидаясь ответа, продолжил, - на брата? Не жалко? Он же хиляк, сломается под ними сразу, – повинуясь кивку, я тоже сел на валун напротив.
– Не моя теперь забота.
– Как был эгоистом, так и остался, опять только о себе подумал. В крови у вас, в самом деле… – Чернобог звучал разочарованно. – Твой долг был каков? Правильно-о, отпустить любовь свою. Избавить род от проклятия, а ты… – Бог как-то по-простецки махнул рукой, как делала бабка всегда. Невольно усмехнулся, глядя на этот жест. Хотя, не до смеху, конечно. – О матери-то подумал?
– Не помню, чтоб клялся не упустить шанса.
– Смелый стал? – лицо напряглось, сразу из спокойного превратилось в божественно-карающее. Глаза налились черной тяжестью, брови сдвинулись.
– Как помер. Мёртвым все одно: что воля, что неволя.
– Всегда ты был упрямым и своенравным. Рано тебе батька цепи отдал, – Чернобог покачал головой, вновь расслабившись.
– Моим мнением не интересовался, - скулы сидевшего напротив напряглись. От одного этого жеста стало так тошно, что самоубился бы, не будь уже мертв. Такая тоска навалилась, хоть топись!