Ну тут уж ничего не поделаешь. Мне есть чем заняться. Я медленно, по-старушечьи встаю с постели, распахиваю занавески и открываю окно. В заливе Данманус по-прежнему волны, но я вижу лодку под парусом, – наверное, Айлин Джонс проверяет верши для омаров. Ветер треплет заросли синеголовника и мирта на дальнем краю сада, они клонятся к дому, распрямляются, снова клонятся к дому. Это что-то значит. Я что-то упускаю из виду, хотя оно вот тут, у меня перед носом…
Восточный ветер; он дует из Англии, из Хинкли-Пойнт.
Сегодня радио «Перл» не работает; все утро повторяется объявление, что по техническим причинам эфира не будет. Так что я переключаюсь на
– А я с утра видел в подзорную трубу Айлин Джонс, – сообщает Рафик. – Она вышла в залив на своей лодке «Зоркая» и проверяла верши.
– Здорово, – говорю я. – Надеюсь, ты не…
– Не направлял трубу на солнце? – фыркает Рафик. – Нет, конечно! Я же не дурак.
– Никто и не говорит, что дурак, – мягко укоряю я. – Просто у родителей всегда срабатывает… ну, что-то вроде детектора возможных угроз. Ты сам поймешь, когда станешь отцом.
– Фу-у-у-у-у-у, – морщится Рафик, ясно выражая свое мнение о подобной перспективе.
– Не вертись. Лучше бы Лол тебя подстригла. У нее это ловчей получается.
– Ни за что! Лол меня стрижет, как солиста из «Пятизвездного Чунцина».
– Как кого?
– Ну, такая группа, китайская. Всем девчонкам очень нравится.
Не сомневаюсь. Все девчонки мечтают о богатой жизни в Шанхае. Говорят, в Китае на каждых трех мужчин, по статистике, приходится всего две женщины, из-за выборочных абортов по половому признаку. Сразу после образования Арендованных Территорий, когда еще существовало автобусное сообщение с Корком, родственники рассказывали, что местных девушек набирают в «китайские невесты» и увозят за моря, к сытости, круглосуточному электричеству и Долгой и счастливой жизни. Но я не вчера родилась и не верю заявлениям этих «брачных агентств». Переключаю радио с
Выстригаю чуть-чуть над правым ухом Рафика, стараясь, чтобы было как слева.
Получается неровно, приходится подравнивать и над левым ухом.
– Мне очень хочется, чтобы ничего не менялось, – неожиданно говорит Рафик.
Мне приятно оттого, что он всем доволен, но как все-таки грустно, когда даже маленький мальчик понимает, что ничто не вечно.
– Перемены вшиты в наш мир на уровне железа.
– А что значит «вшиты на уровне железа»?
– Давным-давно так говорили компьютерщики. Понимаешь… реальность меняется. Если бы жизнь не менялась, она была бы не жизнью, а фотографией. – Я подстригаю волосы на затылке Рафика. – И даже фотографии меняются. Выцветают.
Мы умолкаем. Я случайно кольнула его в шею, он ойкает, я говорю: «Извини, пожалуйста», а он отвечает, как самый настоящий ирландец: «Ничего страшного». Полудикий кот Кранчи, названный мною в честь шоколадного батончика, шествует по кухонному подоконнику. Зимбра замечает кота, но не считает нужным протестовать. Рафик спрашивает:
– Холли, а как ты думаешь, к тому времени, как мне исполнится восемнадцать, Университет Корка снова откроется?
Любовь не позволяет мне разрушить его заветную мечту.
– Возможно. А что?
– Я хочу стать инженером.
– Это хорошо. Цивилизации нужно как можно больше инженеров.
– Мистер Мурнейн говорит, что нужно будет все чинить, все строить заново и менять, как в Нефтяных Странах, только без нефти.