Костяные часы

– Сухой паек, – пояснил Маринус. – В каждом тюбике – полторы тысячи калорий, питательные вещества и витамины. Разбавлять водой до консистенции густой жижицы. К сожалению, на складе был только концентрат пиццы по-гавайски, но, если притерпеться к привкусу ананаса и сыра, вам обеим этого хватит года на три. Все-таки лучше, чем ничего… А кроме того… – Маринус вытащил четыре планшета в чехлах и вручил один мне, объяснив, что все четыре соединены эфирнетом. – Один тебе, один мне, и по одному для Лорелеи и Рафика. Не то же самое, что вживую на кухне, но они все-таки не исчезнут из твоей жизни, как только мы обогнем полуостров. Планшеты заряжаются биоэлектронно, достаточно просто подержать их в руках, никакие солнечные батареи не нужны.

Рафик крикнул с лестницы:

– Мистер Маринус, а в Исландии есть зубные щетки?

– На всю жизнь хватит. И стоматологи тоже имеются. И зови меня просто Маринус.

– Класс! Холли, а что такое стоматолог?

Туман развеивается. Сумерки затягивают залив Данманус, а мы – Лорелея, Рафик, Маринус, шесть исландцев, Зимбра и я – стоим на причале, и все происходит на самом деле. Мо остается у калитки, потому что с вывихнутой щиколоткой тяжело спускаться по крутой и каменистой тропе к причалу. Стоическое выражение ее лица и детские слезы дают понять, что́ вот-вот ожидает и меня.

– Закутайтесь хорошенько, – говорит детям Мо, – и помашите Дунен-коттеджу, когда корабль выйдет из залива. Я тоже вам помашу.

Сторожевой корабль полускрыт темнеющей громадой мыса Мизенхед. Присутствие судна выдают лишь пятна света. В любой другой вечер стального гостя окружили бы лодки и шлюпки, но сегодня все слишком потрясены трагедией в Килкрэнноге, поэтому исландский корабль пребывает в гордом одиночестве.

Рундук Маринуса грузят в моторную лодку, пришвартованную к бетонной опоре причала. Теперь в рундуке лежит одежда детей, их любимые книги, шкатулка Лорелеи, ее скрипка и коробка Рафика с крючками, поплавками и мормышками – Маринус утверждает, что в Исландии отлично ловятся лососи. Рафик не снимает с шеи ключ от Дунен-коттеджа – то ли случайно, то ли умышленно, не знаю, но это его ключ. Мальчик подбирает с берега два белых камешка и сует их в карман просторной куртки. Мы втроем обнимаемся, и если бы можно было выбрать мгновение, чтобы застыть в вечности, как когда-то Эстер Литтл, которая в оцепенении провела несколько десятилетий во мне, то я выбрала бы вот это. Ифа тоже здесь, в Лорелее, как и Эд, как и Зимбра, с его с холодным носом и нервным поскуливанием. Пес знает, что происходит что-то важное.

– Спасибо за все, ба, – говорит Лорелея.

– Да, – говорит Рафик. – Спасибо.

– Для меня это большая честь, – говорю я.

Мы размыкаем объятья.

– Береги их, Маринус, – прошу я.

Поэтому я и приехал, отвечает он мысленно, а вслух произносит:

– Конечно.

– Скажи от меня «до свидания» Иззи и всем О’Дейли и… вообще всем, – просит Лорелея; глаза у нее слезятся, но не от холода.

– И за меня тоже с ними попрощайся, – добавляет Рафик, – и пусть мистер Мурнейн меня простит, потому что я так и не выполнил домашнее задание на деление.

– Вы сами им все это скажете, – говорит Маринус, – по планшетам.

Я не могу вымолвить «Прощайте!», потому что это слово исполнено мучительной неотвратимости, но и сказать «До свидания» тоже не могу, потому что вряд ли когда-нибудь снова встречусь с этими самыми дорогими для меня людьми. Этого уже не случится. Я улыбаюсь, хотя у меня до боли сжимается ветхий лоскут сердца, и смотрю, как лейтенант Эриксдоттир помогает Лорелее и Рафику сесть в лодку, а за ними следует молодой и такой древний Маринус.

– Мы выйдем на связь, как только прибудем в Рейкьявик, – кричит он мне из лодки. – Скорее всего, послезавтра.

– Отлично! Буду ждать, – кричу я в ответ; мой голос тонок и напряжен, как туго натянутая скрипичная струна.