Костяные часы

Любовных фраз в записке нет, но я от счастья замираю. Вот росчерк «Х», решительный и резкий, рунический, зияющий разверстой раной распятия; а почерк совсем не девичий, каллиграфический кошмар, но если хорошенько приглядеться, то можно разобрать; в нем – вся она. О, череда открытий чудных. Я бережно кладу письмо в бумажник, хватаю куртку, с топотом сбегаю по лестнице, иду по следу в сугробах топких, a в студеной проруби утра синеет космоса бездонная дыра, луч солнца – как дыхание любимой; сосульки сверкающей капелью истекают на улочках крутых в гостях у сказки, где дети гор привольно обитают; и вдруг откуда ни возьмись – снежки; «Il est mort! Il est mort!»[58] – кричат стрелки, а я, поверженный тиран, взываю тщетно «Je me rends!»[59], и, прямо в сердце поражен, последний испускаю стон, и воскресаю на глазах, а сорванцов обуревает страх, и прочь несет, как ветер палую листву, и я – живу. Вот эта площадь за углом, где мне так дорог каждый дом под свесом островерхих крыш, «Отель ле зюд» притих как мышь, и в этом Леголенде горделиво часы на златозвонной церкви девять бьют; вершины Альп теснятся молчаливо и там и тут; лоток с блинами через сквер, кондитерская – место судьбоносной встречи, и это изменить нельзя, туда протоптана стезя; пусть 10CC твердят «I’m Not in Love»[60], но, au contraire[61], сейчас являю я совсем иной пример; мне всюду чудится ее лицо, и рук податливое, нежное кольцо, и губы, с которых срываются «а то» и «вроде как», неотразимо милые для слуха, эльфийский абрис уха, нос пуговкой, небесная лазурь настороженных глаз, и волосы, что пахнут чайным деревом – шампунь из «Боди-шоп»; и я все ближе, шаг за шагом, спешу и вижу, вижу и спешу… А что она? Не стану переходить дорогу, дождусь, пока человечек не позеленеет от…

Заляпанный подтаявшим снегом кремовый «лендкрузер» останавливается рядом со мной. Досадую, что придется его обходить, но водитель опускает тонированное стекло; наверное, какой-то турист, заблудился, хочет спросить, как куда-то проехать. Нет, я ошибся. Этот смуглый коренастый парень в рыбацком свитере мне знаком.

– Добрый день, Хьюго. Похоже, у вас сегодня сердце поет, – заявляет он с сочным новозеландским акцентом. – Элайджа Д’Арнок, король «Кембриджских снайперов».

В салоне автомобиля сидит пассажир, но меня ему не представляют.

– Вы не удивились нашей встрече, – говорю я, – и это наводит на мысль, что она не случайна.

– Совершенно верно. Вам привет от мисс Константен.

Я понимаю, что придется выбирать между двумя метаморфозами. Один помечен «Холли Сайкс», а второй… Что такое второй?

Элайджа Д’Арнок хлопает по боку «лендкрузера»:

– Садитесь в машину. Разберетесь, что к чему, или так всю жизнь и будете мучиться догадками. Сейчас или никогда.