Костик и тайна настоящей дружбы. Истории о счастье, доверии и музыке заката

Она ещё и заботливая оказалась. Я тут же захотел пообещать ей носить панамку. А вот дедушка был неприветлив с Екатериной Витальевной и буркнул в ответ: «Дедушка круглый год в кепочке» – «Вот и умница!» – сказала она и пошла дальше по своим делам. Мне показалось, что с «умницей» в адрес дедушки она немного переборщила.

Дедушка посмотрел ей вслед и сказал негромко: «Лицемерка». Я спросил у него: «Чего ты злишься на неё? Она такая добрая!» – «Лицемерка!» – повторил дедушка.

Я на всякий случай тут же погуглил. Хотел уточнить значение этого слова. Вдруг дедушка его не совсем по случаю употребил? А он продолжил: «Терпеть не могу таких людей, которые сюсюкаются, а потом за глаза с бабками на лавочке гадости про тебя говорят». Я удивился: «Какие же про нас с тобой можно гадости сказать?» А он ответил: «О-о-о, не сомневайся! Эта найдёт какие!»

Я в разговорах с Екатериной Витальевной никогда участия не принимал. Тот уголок двора, где она иногда отдыхала с подругами, был на противоположной стороне от беседки, аж через всю детскую площадку и ещё дальше площадки с нашим большим столом. Там стояли две лавочки под прямым углом, и красиво цвела весной сирень. Как-то раз я даже рисовал издалека эту сирень и бабушек на лавочках. Это был очень уютный рисунок. Я в нем немного допридумывал: в реальности только одна бабушка сидела в платочке, а я и двух других в платочках нарисовал для яркости.

Однажды я мимо проходил, и Екатерина Витальевна пригласила меня составить им компанию: «Костик, что ты там один, деточка, в беседке сидишь? Там такое темное место, всегда в тени, с комарами. Приходи к нам, поболтаем. Здесь солнышко». Я даже хотел составить ей компанию из вежливости.

Не подумайте, что я всё время всех подслушиваю. Просто так получается! Я же не специально. Я тихий. Поэтому меня часто не замечают и болтают при мне всякое.

Я всё-таки пришёл к этим лавочкам, чтобы крупно сирень порисовать, пока она не отцвела. Сирень была нескольких цветов: ярко-фиолетовая, светло-сиреневая с темной каемочкой и белая. Я сел на траву с другой стороны от лавок, увлёкся рисованием и не обратил внимания, что там, за кустами сирени, уже компания соседских бабушек собралась. А и обратил бы – и чего? Это же их любимое место.

Вдруг слышу голос Екатерины Витальевны: «Вы мои красавицы! Вы мои дорогие! Как хорошо, что вы здесь! А вы видели, как эти негодяи изуродовали нашу клумбу? Негодяи, форменные негодяи! Покрасили бордюр, да так безвкусно! Кто-кто?! Да дед этот ненормальный и мальчишка, Ивановых сын. Конечно, им же не до ребёнка. Он им совсем не нужен. Они им не занимаются. Весь день пацан один во дворе болтается. Ох, не доведёт это до добра, помяните моё слово. Он и сейчас уже запущенный. Сразу видно – отсталый. А тут ещё один появился, новый мальчишка, так тот вообще форменный уголовник. Вчера так на меня налетел, чуть с ног не сбил, а потом „извините-извините“. Тьфу! Что за дети растут!»

Я аж рисовать расхотел. Сидел с открытым ртом и ушам своим не верил. «Ивановых сын» – это же я? Какой же я «запущенный» и «отсталый»? Я же ещё недавно «дивным» был… Невозможно стало больше там находиться, очень неприятно, и ещё какое-то нехорошее чувство появилось, не могу пока понять какое. У него точно должно быть название. Я вышел из-за сирени не для того, чтобы убедиться, что это именно Екатерина Витальевна говорила, я и так знал. Мне почему-то очень захотелось посмотреть ей в глаза. Может, она не понимает, что говорит? Я слышал, с пожилыми людьми это случается. Но не такая уж она и пожилая.

Когда она меня увидела, то прям обрадовалась и сказала: «Костик, умничка наш! Ты пришёл с нами поболтать? Вот молодец какой! Это же золото, а не мальчик. А мы только что про тебя говорили, какой ты хороший и умный. Садись, деточка, рядышком».

Я видел, что двум другим бабушкам неловко. Я хотел спросить у них: «Зачем вы с ней водитесь? Она же и про вас, наверное, за глаза плохо говорит», – но не спросил. Сказал, что мне некогда и я просто мимо шёл. И всё.

Вот это поворот. Дедушка прав. Лицемерка! И обидно как. До слёз. Мне вроде и дела нет до неё никакого, но обидно.

Дети реже лицемерят, чем взрослые. По любому из моих одноклассников понятно, как он к тебе относится. Даже когда девчонки притворяются, и то всё видно, из вредности они или просто так, от настроения. Если кто-то подлизываться начинает, тоже ясно зачем. Списать или ручку попросить запасную, например. И когда обзываются, то в основном громко, чтобы все слышали. А если гадость говорят за спиной, так это потому, что боятся, что за гадость можно и в лоб получить. Видимо, когда мы повзрослеем, то все научимся лицемерить.