— Извините, хозяин, — прошептал шофер, машинально скосив глаза на свои идеально вычищенные ботинки.
— На моей туфле!
— Извините! — Слуга достал платок и протер обувь господина. — Извините!!
Шейх не удостоил его ответом. Неспешно подошел к калитке, аккуратно, очень вежливо постучал в нее, а когда она приоткрылась, негромко поинтересовался:
— Я могу войти?
Рабат утопал в зелени. Роскошный сад начинался от дома и заканчивался у самой стены, над которой важно шептались о чем-то своем кроны деревьев. Змеились по траве выложенные мрамором дорожки. Журчал ручеек. Прятались в тени скамейки и беседки, в одну из которых и проводили Аль-Темьята. Шедший впереди слуга отошел в сторону и почтительно поклонился, шейх остановился у входа и выдал не менее почтительный поклон:
— Добрый день, уважаемый Ибрагим.
Называть старика как-то иначе ему запрещалось. Ибн Адхам вообще много чего запрещал Аль-Темьяту с тех самых пор, как шейх сделал свой выбор: отошел от братства, чтобы вплотную заняться политикой. Открыто старик не осуждал решение Аль-Темьята, однако, судя по всему, обиделся крепко. Ибн Адхам закрыл для бывшего ученика свой дом, и теперь шейх мог приезжать в рабат только после долгих и унизительных просьб. Пару раз Аль-Темьят наведывался в гости без разрешения, топтался у запертой калитки и в конце концов был вынужден смирить гордыню и перестать нарушать установившийся порядок. Старик плевать хотел на то, что Аль-Темьят стал одним из ближайших помощников султана. Старик был увайси, и этим все сказано.
— Прогуляемся.
Ибн Адхам легко, словно молодой, поднялся с подушек и направился к выходу из беседки. Шейху оставалось лишь посторониться. Впрочем, Аль-Темьят не рассчитывал на теплый прием. В последний раз он пил в этом доме чай в тот самый вечер, когда рассказал старику о своем решении оставить братство.
— Уважаемый Ибрагим, я хочу поблагодарить вас за то, что вы исполнили мою просьбу, — униженно произнес шейх, глядя медленно идущему по дорожке старику в спину.
Аль-Темьят прекрасно понимал, что ибн Адхам не посмел бы отказать: авторитет увайси велик, но султан сейчас не в том настроении, чтобы откладывать его пожелания на потом. А шейх особенно подчеркнул, что излагает поручение баварского владыки. Тем не менее поблагодарить — униженно поблагодарить и именно от себя! — стоило, иначе в следующий раз можно упереться лбом в запертую калитку.
— Ты мог бы научиться самостоятельно решать подобные задачи, — бросил ибн Адхам.
— Я выбрал свою дорогу, уважаемый Ибрагим. Я знаю, чего хочу.
— Кто познал себя, тот уже познал своего Господа, — процитировал старик. — Ты любишь приказывать, властвовать.
— Кто-то должен заботиться о людях, уважаемый Ибрагим. Его Величество велик и мудр, но ему нужны помощники.
— Мудрому властителю нужны мудрые помощники.
— Я в чем-то ошибся?
— Дом Урзака следовало сжечь.
Увайси не любил Банума, и Аль-Темьят догадывался, что рано или поздно старик об этом напомнит.
— Я полагал, вам будет интересно прочесть его книги.
— Чем могут помочь мне книги колдуна? Они не в состоянии обогатить нашу Традицию. Неужели непонятно?
— Рано или поздно нам придется воевать…
— Опираясь на нашу веру.
— Но следует знать о враге как можно больше.
— Сражения Традиций не имеют ничего общего с битвой. Здесь нет места лучникам, коннице, танкам или ракетам.
— Я это понимаю, уважаемый Ибрагим.
— Ты мог бы стать одним из высших защитников нашей веры. Мог бы принести много пользы.
«Как будто сейчас я зря топчу землю!»
Но ведь не скажешь! Не бросишь это старику. Промолчишь. Потому что со святыми… или почти святыми не спорят.
Они сделали круг по саду и оказались у калитки, через которую Аль-Темьят попал в рабат. Слуги не было, ибн Адхам сам отодвинул засов и, не глядя на шейха, закончил:
— Человек, который тебе нужен, едет в Москву.