– Моя трость и твой маленький «мияко» используют патроны одного калибра. Соответственно, стреляли только из «мияко», и делал это я, а не ты. Моя трость – просто трость. А ты – моя милая, невинная жена, которая никогда не опустится до того, чтобы стрелять по незнакомцам. Устроит?
Гвен долго не отвечала, и мне даже показалось, будто я ее чем-то оскорбил.
– Ричард, возможно, никто из нас ни в кого не стрелял.
– То есть? Я заинтригован. Расскажи, в чем дело.
– Я так же неохотно признаюсь в том, что ношу оружие, как ты – в том, что твоя трость обладает потаенными талантами. Кое-где скрытое ношение оружия совсем не приветствуется… но пистолет, спрятанный в сумочке или под одеждой, не раз спасал мне жизнь, и я намерена всегда носить его с собой. Ричард, ты считаешь, что о твоей трости никто не узнал, но по этим же причинам никто не должен был узнать о «мияко». Ты крупнее меня, а я сидела у окна. Когда мы присели, никто не мог толком разглядеть меня – твою спину нельзя назвать прозрачной.
– Гм… может быть. А как насчет трупов и застрявших в них пуль? Длиной в шесть с половиной миллиметров, если быть точным?
– Их застрелили мясники с того большого колеса.
– Они жгли лазером, а не стреляли.
– Ричард! Ричард! Ты точно знаешь, что у них было только лучевое и никакого огнестрельного оружия? Я вот не знаю.
– Опять – гм… Милая, тебе стоило бы пойти в дипломаты.
– Я и есть дипломат. Дай мыло, пожалуйста. Ричард, не будем ничего говорить. Мы – всего лишь пассажиры, невинные свидетели, к тому же туповатые. Нас не касается то, как погибли аграрии-реформаторы. Мой папаша учил меня не раскрывать карты и никогда ни в чем не признаваться. Вот удобный случай применить его советы.
– Мой учил меня тому же самому. Гвен, почему ты не вышла за меня раньше?
– Нужно было время, чтобы слегка размягчить тебя, дорогой. Или наоборот. Готов идти под душ?
Вытирая ее, я вспомнил, что на мой вопрос она так и не ответила.
– Женушка моя, где же ты научилась водить луноход?
– Как это где? В Море Спокойствия.
– Гм?
– Я научилась, наблюдая за Гретхен и тетушкой. Сегодня я вела его впервые в жизни.
– Что же ты сразу не сказала?
Она начала растирать меня полотенцем:
– Любимый, ты бы стал понапрасну волноваться. Каждый раз, выходя замуж, я брала за правило не говорить мужу того, что встревожит его, когда можно ничего не говорить. – Она ангельски улыбнулась. – Так лучше. Мужчины часто беспокоятся попусту в отличие от женщин.
Из глубокого сна меня вырвал громкий стук.
– Открывайте!
Я не нашел веских причин, чтобы ответить, поэтому не стал отвечать – лишь широко зевнул, проследив, чтобы душа не сбежала через рот, и протянул руку вправо. Сон как рукой сняло – Гвен рядом не оказалось.
Вскочив с постели так быстро, что закружилась голова, я едва не упал и тряхнул головой, чтобы прочистить мозги, потом попрыгал на одной ноге в кабинку. Гвен не было и там. Стук не прекращался.
Не стоит пить шампанское в постели, а потом сразу отходить ко сну – мне пришлось слить почти литр отработанной жидкости, прежде чем я смог облегченно вздохнуть и подумать о других проблемах. Стук не прекращался, снова послышались крики.
Из протеза торчала записка от моей любимой. Умненькая девочка! Она могла бы прикрепить записку к зубной щетке, но так вышло даже лучше. Текст гласил:
Стук продолжался. Я надел свою ногу, отметив про себя, что наших скафандров нет там, где я видел их в последний раз, – на полу, разложенными в романтической позе: шутка моей бесстыдницы-жены. Надев единственную одежду, которая имелась у меня, я полил маленький клен, обнаружив, что земля впитала не так уж много воды. Видимо, его полила Гвен.
– Открывайте!
– Пошел к черту, – вежливо ответил я.