Кот-Скиталец

– Скажите еще – родимое инсанское посольство, которое факт уже прикрыли, – ответил Шушанк. – Не удивляйтесь, самое главное из политики до нас доходит по испытанному каналу сарафанного радио. Нет, знаете, даже удивительно! Я понял: не та земля родная, которая выносила. Чрево, из которого ты вышел, пуповина, которую ты перервал, – это необходимо оставить. Вспоминать с благодарностью – это завсегда, без этого горный подъем тебе под ноги не ляжет. А настоящая твоя земля – та, где ты себя сделал. Земля надежд и свершений. Круг.

Он обозрел окрестность с порога хижины и снова повернулся к нам:

– Вы еще от сей почвы и крупинки не попробовали. О, этот снег, которому даны девяносто девять имен, как и Сотворившему его! Сыпучий, легкий, влажный и мягкий, корка и пыль, крупа и нож, узор и причуда, могильный камень и веки любимой. Деревья под его покровом вечно зелены и пахнут праздником. А дома среди них – каждый незнаком и одновременно твой…

– А Высокие Хребты! Я хаживал через Мглу, это опасно, и очень, но опасность тут какая-то… ну, несмертельная вроде. Ничего не боишься, и меньше всего – погибнуть под лавиной или в ущелье без вести пропасть. Ментальная или чувственная связь сохраняется всегда, а помереть – это факт биографии и для других прискорбие, не для тебя…

– Ну вот, когда я первый раз преодолел… Карабкался по склонам аки червяк, перешагивал через трещины, и бледные солнца стояли по трое зараз, а между ними висели завесы из апофиллита – такие розовато-изумрудные, и их складки извивались, как лента в руках гимнастки. А потом это остается у твоих ног, и наверху – жерла гор с пурпурным дыханием и из жерл выходят прямые столбы позлащенного, червонного дыма с металлическим отблеском. Раскаленный диск ростом в полнеба, на который можно смотреть не щурясь! А небо там – оно же как половинка спелого абрикоса! И ни одной мрачной ноты, ни одного диссонанса, сплошное ликование!

– Вот только на вершине никак не удержаться долгое время, – промолвил он грустно после очередной паузы, – такой там воздух. Одним снежнакам доступен.

– И что, нет никакого иного способа превратиться в тутошнего полноправного гражданина, кроме как жениться на местной даме? – спросила я.

– Есть, – ответил он. – Родиться.

Запись двадцать восьмая

Церковь делает лодку из ореховой скорлупы. Посвященный в Тайну выжимает масло из ядра ореха.

– Решить свой уход, – ответил Владетель Эрбис. – Решить – то же самое, что сделать.

Вдруг все изменилось внезапно и резко. Вместо покатых андрских холмов явились древлие горы в богатом меховом одеянии, наполовину стиравшем их контур. За ними вдали прорывались к небу юные, дикие, необузданные, их острые пики и хребты были подобием ножа, изнутри пробившего бархат. Вывернутые, обнажившиеся изломы скал перемежались впадинами, руслами текучих туманов, фирнового снега, застывших ледников; а надо льдом, туманом и снегом дымились облака. Небо в просветах было ярко-синее, как ранним утром, когда еще не ушли месяц и звезды, однако гладкость этой синевы была ничем не тронута. От этого места исходил всевечный покой.

– Вот это и есть мой махр. Принимаешь? – спросил Владетель. – Там вдали – настоящая Страна Людей, куда никто из андров не может проникнуть. Они просто не такие.

Серена поняла: «андр» в устах Эрбиса не означало просто человека, аниму какого бы то ни было происхождения, но низменную его природу.

– Андра поставь посреди – перепугается и бросится назад в свою часть мироздания. Андр ведь в упор не видит и не принимает того, к чему не привык. Для него время и пространство – уютная комната, где можно без хлопот существовать.

– Значит, они и своей земли не видят такой, как надо? – догадалась Серена. – Мы ведь сейчас никуда не уходили, то есть ушли, но не куда-то, потому что такое может быть сказано лишь о протяженности, и не сейчас, ибо час и миг – это время. Просто решили увидеть иную сторону.

– Разумеется. Ведь мир андров – это оболочка земли нэсин, ее изнанка; или скорее наоборот, всё равно. Путь к нам пролегает повсюду, – кивнул Вард.

Так говоря, они трое незаметно для себя достигли гор – либо горы напрыгнули на них, как снежный барс. Пышные складки земной мантии расступились, по дну широкого ущелья, плоскому каменистому ложу текла река, и вода в ней была более певуча и более прозрачна, чем воздух, а цветом напоминала янтарь. Раскидистые деревья укоренились на склонах, редкие кусты, прихотливо изогнутые, произрастали из базальтовых глыб – мягкой почвы для них как бы не существовало, оттого стволы и ветви напоминали ископаемую кость, а листва – нефритовые пластинки. Чуть подальше, там, где сквозь облака пробивалось жемчужное сияние, из воды пробивались разноцветные искры.