Кот-Скиталец

Был самый разгар дня. Ротберт и Джамол шли рядом впереди своих овец, коз и каурангов, когда увидели небольшой колодец с кожаным ведром и грубым подобием поильной колоды. Оба убыстрили шаг.

– Чур, я первый! – крикнул Ротберт шутейно, в один мах отвалив камень.

– Это мой личный колодец, – холодно ответил Джамол. – Спасибо тебе за услугу, но я должен первый напоить.

– Я что, зря карячился? У моих рогатых вместо крови тягучий сироп, а в вымени, поди, вместо молока сливки томленые. А твоим овечкам ништо, они под своей шубой, как чабан под ягмурлуком. Ну ладно, твоя очередь, не спорю. Так чего ж ты меня тогда вперед пустил?

– Если ты потрудился – на то была твоя воля.

– Там же воды на самую большую отару, посмотри!

– Да, я старался работать над ним как следует и навещать пореже, чтобы не тратить сладкую воду.

Тут кауранги Джамола, в усердии своем и задоре пожелав решить дело сразу, стали с лаем и руганью отбивать коз от воды, те с жалобным мемеканьем сбились в кучу, и одна упала оттого, что копыто запнулось о камешек. Ротберт ахнул, тоже выругался и внезапно перетянул чужого пса своей дубиной поперек почек. Тот взвизгнул и отскочил в сторону.

– Собаки тоже не твои, – заметил Джамол.

– Зато козы мои собственноличные и лакать с твоими баранами и твоими шавками из одной колоды в очередь не будут.

– Вот ты и вспомнил, наконец, что мы с тобой пока не хлебали пойло из одного корыта. Твоего, – сказал Джамол пока еще спокойно.

Тот, кто узнал его близко, мог бы догадаться по одной этой невозмутимости, как он взбешен – ибо умение инсанов держать себя в руках плавно возрастает по мере необходимости в этом. Ротберт понял все как есть, а среагировал еще быстрее, чем понял: круто развернулся и занес свой литой дубовый посох над юношей. Его спутник молниеносно выхватил палаш и отпарировал, перерубивши дерево как тростинку. Руки, привычные к заточенной стали, делают свое дело раньше головы: меч, не запнувшись ни на миг, описал окружность и рухнул на голову андра. Ротберт споткнулся и упал, заливаясь кровью. Шапка с перерубленным пером свалилась наземь, и стало видно, что это простая тряпка – даже без кожаной подкладки внутри.

– Ты убил его, – сказал старый кауранг. – Убил моего хозяина.

– Разве я от этого отказываюсь? – ответил инсан.

Подоспел альфарис: годы не позволяли ему идти ни карьером, ни галопом, а ссора вспыхнула и отгорела, как сухая ветка. Джамол взгромоздил тело побратима на седло, кое-как, на всякий случай, перетянул ему голову своим утиральником, и они вернулись назад в то становище нэсин, откуда начали путь утром.

В самом селении убитый кое-как пришел в себя. Рана была страшная, но опытный врач, который, на счастье, нашелся в одной из палаток, уверил собравшихся на майдане, что сумеет вытянуть раненого с того света.

Инсанский судья через три недели судил обоих.

– Почему ты хотел убить друга ради чести? – спросил судья.

– Потому что я дурак и сделал дурость, чтобы остаться самим собой. Завтра я, наверное, изменюсь и поумнею, а тогда пойму, что прошлого дня сотворил не то, что надо бы. Только для того, чтобы дожить до завтра, надо, пожалуй, быть собой уже сейчас.

– А ты так уверен, что ты сегодняшний равен тебе истинному? – спросил судья и не получил вразумительного ответа. И дал им обоим по десять лет «затвора».

– Ему-то за что? – только и спросил Джамол.

– Он же хотел убить тебя, – объяснил судья. – Не палкой, а еще раньше, словами.

– Слов было чересчур много. Это мое оскорбление породило его ответ.

– А его действие – твое действие. Так открываются врата ада.

…Конвой их состоял из людей нэсин и альфарисов. Двое коней везли носилки с Ротбертом, Джамол двигался пешком рядом с ним. Оба если и не подружились заново, то хотя бы восстановили подобие былого согласия – говорить уже говорили, а задирать друг друга еще опасались. Предмет их забот был самый близкий: как распорядятся имуществом обоих дальние родичи Джамола и сумеют ли переслать деньги, вырученные от продажи стад, им в тюрьму. Кауранги и лошадь имущества не составляли и намеревались сами собой распорядиться.

Чем дальше углублялся в пески маленький караван, тем гуще становилась пелена трав, которая сковала барханы, тем более пологими – их склоны и тем голубее и чище небо: из бледной бирюзы оно стало густым сапфиром.

На седьмой день пути перед ними открылся большой населенный оазис с пальмами. Земля была суха, как везде вокруг, но темная зелень кустарника и лиан, хмеля и винограда карабкалась на стены величественной крепости, целого города, гирляндами цеплялась за крепостные зубцы, малахитовым руном перекатывалась поверх широкого гребня и заполняла все расщелины и ниши.

– Сюда мы и едем, – сказал один из охранных нэсин.

Ротберт присвистнул:

– Джамол, мальчик мой, ты знал, что у ваших такое узилище?

– Мы называем ее, эту тюрьму, «Города За Стенами», потому что ее замки стоят в нескольких местах, а всю эту землю, что взята на откуп неким племенем каурангов, – «Страна Городов», – сухо ответил Джамол.