Кот-Скиталец

Серена мотала широкие бинты, помогала впрячь в санитарный транспорт молодых сукков из патруля, а мысли блуждали по тезаурусу родовых воспоминаний. Неверно, что Триада держится за инерцию скольжения потому, что колесо ей неведомо; в лебедках, блоках, детских игрушках есть и гладкие, и с зубцами. Сама технологичность нам претит, вот что. Лес надобно щадить, и не ради чего-то, а ради него самого. Логика и психология дикаря, говорите? Ладно, пусть дикаря. Я-то кто, разве не дикарка, рассердилась вдруг Серена, и не черная кость? Простонародье по платьицу видать. Что, кстати, имел в виду этот Мартин Флориан? Вот возьму, покопаюсь мысленно в нарядах предков и озадачу мункских многотерпеливцев изобразительно-прикладной фантазией, да не одной. Пускай сочиняют никем, а тем более Мартином, не виданное! Ладно, все это гордыня и тщеславие, хотя, с другой стороны, мысль недурна. Отложим ее на будущее.

…А бесстрашен этот королёк. И ведь точно не врал насчет своего высшего достоинства – нахальство поистине царственное! Обо мне многое почувствовал – тут у меня тоже интуиция – а обошелся будто со смазливой поселяночкой. Не убоялся ничуть. А вот его мордовороты из тех, не напоказ защищенных, – они вряд ли умеют читать сокрытое, до их ушей одна только звучащая оболочка доходит, однако наглецы еще худшие, по физиономиям видно.

– Ну, счастливо вам дойти! – помахала рукой спасательной команде.

– А ты что не с нами, Серна лугов?

– Пойду перейму брата, он идет издалека и встревожен.

То было не вполне правдой. Теперь, когда Артханг отсуетился, наконец, по своим младо-кхондским делишкам и поймал запах ее тревоги, это придавало ей куражу. Сложившуюся ситуацию надлежало отыграть по максимуму: предчувствие настоящей охоты, совсем иной, чем недавняя, переполняло ее. То будет ее собственная, их с братом собственная охота, гонка, травля!

Все знали, что в сих местах поредевший Лес чаще, чем в других местах, раздвигался большими и малыми проплешинами, на которых не осмеливалось расти ничего, кроме плетей редкого, совсем неплодного земляничника и терновых кустов, что тянулись по земле извилистой полосой. Лист их был кое-где испещрен пятнышками багрянца, напоминающего позднюю ягоду: кхонды подозревали, что так они инстинктивно приманивают на себя «летунов», тем более, что сеть естественных аэродромчиков почему-то напоминала лабиринт со множеством тупиков. Сверху он прочитывался, но всякий раз по-иному, что заставляло предположить некий хитрый умысел: ведь Лес в своей самости – тоже живое существо, хотя ума в нем по сути не больше, чем у пчелиной детвы.

Девушка неторопливо двигалась навстречу брату, подставляя солнцу полуобнаженное тело и рассылая вперед и вокруг стрелы теплого запаха, чтобы ему легче было отыскать сам «натянутый лук». Веселье плясало в ее крови, заставляя излучать ароматы недавней стычки: стали, конского пота, дрянного брезента и тончайшего сукна, крови и похвальбы. Воистину, не в андрской это натуре – уйти и не расквитаться. Как это так – бойцы и самцы класса «альфа» дали себя умыть и завернуть какой-то девке-соплячке и не продолжили погоню, когда вблизи столько уютных, потайных от высокого начальства пятачков для приземления!

Она не угадывала – чуяла помыслы противника подобно зверю. Одного не знала: что наткнется на браконьеров почти так сразу.

Стрекозел обрушился в земляничник прямо перед ее лицом, гоня волну по кустам, ветер от него взъерошил волосы. Из него вышло двое. С сидящим внутри пилотом не меньше троих, но, пожалуй, и не больше: техника другой системы, переменили большое на меньшее и более для леса проходимое. Ухмыляясь, заступили ей тропу. Ну-ну, это и впрямь невежды: двуногой выученице кхондов нипочем станет перепрыгнуть их с места или раскидать и уже потом рвануть на верховую дорожку, что размечена мунками, а при надобности и от арбалетной стрелы увернуться. Да, удрать – это легко, но ведь и братнины ожидания тоже не след обманывать. К тому же золотое правило Волков гласит: не изменяй своей мысли, иди напролом, это самое безопасное!

«А на худой конец – свистну,» – решила Серена. То был эвфемизм грозного искусства, которое старик Арккха именовал Дневной Песней, а может быть, ослабленный аналог. Некоторые кхонды умели изобразить из себя «флейту Пана», извлекая из утробы звук, вызывающий у всех сколько-либо мозговитых Живущих в радиусе километров десяти-пятнадцати беспричинный страх и смятение, обращая их в бегство, как перед пожаром. Деревьев он, тем не менее, не ломал и суши не колебал, хотя противную волну вдоль реки пустить мог. Серене, как и вообще женщинам, знать этого не полагалось – жестокое умение не к лицу хранительницам очага. Но Ратша, братнин закадычный дружок, не выдержал как-то обаяния Артовой сестрицы и преподал ей некие специфические приемы. Он не ведал, бедняга, что в памяти девушки хранится «семейная информация» о древних гуанчах, белокожих великанах Америки, которые умели говорить свистом, и что его грозная наука падет на весьма благодатную почву.