Кот в сапогах

Сосед. Да, вот это, я понимаю, героический балет!

Визенер. И как органично включен в действие!

Лейтнер. А какая прекрасная музыка!

Фишер. Божественная!

Шлоссер. Балет спас всю пьесу.

Беттихер. А я не устаю восхищаться игрой кота. Даже по самым незначи­тельным мелочам сразу распознаешь большого актера. Вот, к примеру, вся­кий раз, как он вытаскивал кролика из ранца, он держал его за уши, — а ведь это в тексте не обозначено! Король же — вы обратили внимание? — сразу схватил его за брюхо. Но этих зверьков надо брать за уши, они это легче переносят. Вот что значит большой артист!

Мюллер. Да, вы это здорово показали.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Комната в крестьянской избе.

Поэт и машинист.

Машинист. Вы действительно считаете, что это поможет?

Поэт. Я вас прошу — нет, я вас просто умоляю — не откажите мне в моей просьбе! Это моя единственная надежда!

Лейтнер. Что это еще опять такое? Как эти люди попали к Готлибу в комнату?

Шлоссер. Я уже ничему не удивляюсь.

Машинист. Но, право, дружище, вы требуете слишком многого. Чтобы сде­лать все это в спешке, без подготовки...

Поэт. О, вы, по-моему, сговорились с ними со всеми, вы тоже рады моему провалу.

Машинист. Да вовсе нет!

Поэт(падает перед ним ниц). Так докажите это и исполните мою просьбу! Когда публика снова начнет так громко выражать свое возмущение, по­дайте знак, чтобы запустили сразу все машины! Второе действие и так уже закончилось совсем иначе, чем у меня в рукописи...

Машинист. А это еще что такое? Кто сообразил поднять раньше времени занавес?

Поэт. О, все несчастья на мою голову! Я погиб! (Пристыженный, убегает за кулисы.)

Машинист. Такого кавардака еще не бывало. (Уходит.)

Пауза.

Визенер. Это что, тоже из пьесы?

Шлоссер. Разумеется. Это для мотивировки дальнейших перемен места действия.

Фишер. Да, нынешний вечер надо поистине увековечить в «Театральном ка­лендаре».

Голос короля(за стеной). Нет, я первым не пойду, ни за что! Не хочу, чтобы меня высмеяли!

Голос поэта(за сценой). Но, дражайший мой друг, выход ваш! Этого ведь изменить невозможно!

Голос Гансвурста(за сценой). А, попытаю-ка я счастья!

Гансвурст выходит на сцену и с ужимками и гримасами раскланивается перед публикой.

Мюллер. А как Гансвурст попал в Готлибову избу?

Шлоссер. Наверняка выдаст сейчас какой-нибудь пошлый монолог.

Гансвурст. Прошу прощения, если я дерзну произнести несколько слов, не относящихся, собственно, к пьесе.

Фишер. Ну, вы бы лучше помолчали! Вы нам и в пьесе-то осточертели, а теперь еще...

Шлоссер. Гансвурст имеет наглость обращаться к нам?

Гансвурст. А почему бы и нет? Ведь если меня высмеют, я буду только рад. Больше того — я горячо желаю, чтобы надо мной посмеялись. Так что не стесняйтесь.

Лейтнер. А это даже забавно!

Гансвурст. О, что не пристало королю, вполне пристало мне. Вот он и не за­хотел выйти первым, а поручил мне важную функцию предуведомления.

Мюллер. Не хотим ничего слушать!

Гансвурст. Дражайшие немецкие соотечественники!..

Шлоссер. Как? Я полагал, что действие происходит в Азии?

Гансвурст. Да, но сейчас я обращаюсь к вам просто как актер к зрителям.

Шлоссер. Ну все, люди, я отключился. Я уж точно сошел с ума.

Гансвурст. Соблаговолите же услышать, что предыдущая сцена — та, ко­торую вы только что видели, — совсем не относится к пьесе.

Шлоссер. Не относится к пьесе? А как же тогда она в ней очутилась?

Гансвурст, Слишком рано подняли занавес. Эта была частная беседа. Ни­чего подобного, конечно, не случилось бы в нашем театре, не будь за кули­сами такая жуткая теснота. Если же вы успели поддаться сценической ил­люзии, то это уж совсем плохо; будьте тогда так любезны и стряхните ее с себя — эта иллюзия не в счет, а вот с того момента, как я уйду — понимае­те? — действие только и начнется. Между нами говоря, все, что было до сих пор, к делу вообще не относится. Но в накладе вы не останетесь — ско­ро будет много чего такого, что очень даже относится к делу; я говорил с самим автором, и он мне в этом поклялся.

Фишер. Да, уж вашего автора только слушай.

Гансвурст. Вот именно! Пустое место, правда? Ну, я очень рад, что кое-кто разделяет мои вкусы.

Голоса из партера. Мы все, мы все!

Гансвурст. Покорнейше благодарю. Большая для меня честь. Да, видит бог, поэт он — тьфу. Ну вот хотя бы такой пример: какую жалкую роль он отвел мне! Где я у него предстаю остроумным, потешным? Я появляюсь вообще где-то на задворках, и есть у меня подозрение, что если бы я по счастливой слу­чайности сейчас к вам не вышел, я бы вообще больше в пьесе не появился.

Поэт (вырываясь на сцену из-за кулис). Наглый самозванец!