Котдог

А молодняк не готов, что уж тут… Расслабились, обленились, забыли ужасы прошлых свадеб. Она — не забыла. И любая из Старших Матерей не забыла тоже — общая наследственная память с годами у них просыпалась у всех без исключения, иначе не выжить. Они бы моментально узнали страшные признаки, им вовсе не нужны были длинные объяснения — одного взгляда на ополоумевшего Тимура было бы достаточно. Только увидев его, только уловив отдалённое эхо, остаточный аромат сучьих феромонов, любая бы бросилась точно так же — и точно так же жила бы одной надеждой: успеть, добежать, кинуть в приблудную смерть сумкой с аварийным запасом кошачьей лапки, и чтобы дыхалки хватило приказать: «Жуй, сука! Жуй, пока не началось…»

Все старшие леди носят такие сумочки на поясах, даже охотницы, даже те, которые не были матерями пока ещё или не будут уже, а значит, которым вроде бы и некого охранять. Всё равно. И все знают — зачем, хотя и надеются, что никогда в жизни не понадобится им применить эти самые, аварийные, возобновляемые каждую весну с неукоснительным тщанием. Хотя чаще всего содержимое сумок год от года так и лежит себе невостребованным — и слава лорантам за это. Лучше по весне регулярно выкидывать так и не использованные листики, чем кусать себя за хвост, когда в нужный момент их не окажется под рукой. Они лишь на крайний случай, самый крайний. Аварийный. Вот как сейчас. Так что любая, встретив Тимура и сразу же всё поняв, бежала бы, позабыв обо всём. И точно так же потом старалась бы отдышаться и принять расслабленную позу на толстой горизонтальной ветке, одновременно всем телом прислушиваясь к переменчивому ночному ветру: не повернёт ли куда не надо, не донесёт ли до поселения ненужное?

— Извините… но это… не поможет.

Сучка покорно жевала свитые косичкой вяленые листья. Давилась, морщилась, чуть не плакала, но жевала. И глотала. Листья горчили, от них наверняка щипало язык. Так тебе и надо, тварь. Будешь знать. Всё-таки хорошо, что вы такие послушные.

— Понимаете, я ведь уже… это кошачья лапка, да? Привкус странный, но… я жую, жую, не злитесь… только она не сработает! Она ведь у нас тоже растёт, я пробовала, но не получилось…

Показалось или нет? Леди Мьяурссия чуть приоткрыла сквот, принюхалась настороженно, катая ароматы по нёбным пазухам. Выдвинула наточенные когти, запустила глубоко в ветку, Дёрнула удовлетворённо раз, другой. Снова лизнула воздух. Нет, не показалось. Запах пошёл на спад. Пока ещё еле заметно, но всё же.

Она успела.

— Ты, главное, жуй. Не останавливайся.

— Я жую. Только не поможет.

— Уже помогло. Это другая модификация. Куда сильнее.

Ещё бы! На вашем берегу если что и растёт — так это преувеличенные слухи да дички, чудом вылупившиеся из случайных семян, перенесённых случайным ветром через реку и случайно же выжившие в непривычных для них условиях. Вам ведь и в голову не придёт проводить тщательную и планомерную селекцию, отбирая лучшие из лучших, скрещивая и снова отбирая. Вам это попросту ненужно. Вы столько сил тратите на ускорение и безукоризненное проведение свадеб, у вас их просто не остаётся на то, чтобы подумать — а как можно свадьбу прекратить? Или хотя бы отсрочить. Да и зачем вам об этом думать? У вас свадьба — праздник. И вас не особо волнует, если вдруг одна-другая дура, обиженная скудостью выбора и желая разнообразия, вдруг ломанётся за реку. Вы считаете подобное нашими проблемами. Что ж, тут вы правы. Но со своими проблемами мы давно научились справляться сами.

— Извините, что я послала Тима… за вами… Я понимаю, что это выглядит крайне неуважительно, но… Но мне обязательно нужно было поговорить с кем-то из старших леди. Обязательно! И я не могла придумать, что ещё можно сделать. Самой-то мне было нельзя, вы же должны понимать… извините, что так…

Ещё и извиняется. Одно слово — сука.

Она сидела на земле в самой жалкой позе, маленькая такая, нескладная, вся словно облепленная рыбьей чешуёй. Вся из себя такая несчастная, что ну просто маслом по сердцу. И смотрела снизу вверх, как и положено. Бровки домиком, взгляд некормленного котёнка.

Конечно, любая мать очень быстро учится на собственных ошибках и перестаёт верить подобным взглядам — ибо так разнесчастно и умильно смотреть умеют лишь те коты, которые только что ели. Но эта сучка — не кот, сучки честны и послушны. Вот и эта послушно и честно давится всухомятку горькими листьями, хотя в подобном самоистязании и нет уже особой нужды — запах свадьбы потихоньку выветривается, вон и Тимур башкой дёргает растерянно, отпускает его помаленьку. Ничего, пусть и дальше давится. Меньше болтать будет разные глупости. Это тоже правильно. Полное мяу, как говорит молодняк.

Но несмотря на все эти правильности леди Мьяуриссия никак не могла отделаться от мысли, что мелкая и наглая инобережная тварь над нею просто напросто издевается. Тонко, изящно, почти незаметно и где-то лишь очень-очень глубоко в душе — но всё-таки издевается.

* * *

На другом берегу трава всегда зеленее. Раньше она думала — это просто так, иносказание. Раньше она много каких глупостей думала.