Котдог

Мелкая невзрачная травка под названием «кошачья лапка» тут, может быть, и не зеленее, но действеннее уж точно, язык дерёт, словно ядовитую гусеницу разжевала, и в горле жжётся. А главное — она работает. Седой кот со шрамом ушёл незаметно, как умеют только коты. Но он не смог бы уйти, если бы здешняя травка не действовала.

Наверное, можно было бы больше уже не обжигать губы и горло, и она теперь больше вид делала, чем на самом деле жевала. Тянула время. Потому что устроившаяся в развилке толстых ветвей огромная женщина-кошка внушала ей настоящий ужас и было совершенно непонятно — о чём можно с такой говорить? И как?

Страшная женщина-кошка была вроде бы не в сквоте — но при этом её огромные когти оставляли на стволе глубокие борозды, глаза отливали жёлтым и клыки… она судорожно облизнула сухие губы — клыки этой страшной женщины были куда длиннее обычных человеческих. Но страшная инобережная женщина не может быть в сквоте! Сквот уменьшает. Или у котов всё наоборот? Или только у кошачьих матерей, или даже только самых старших кошачьих матерей?

Кружилась голова и очень хотелось пить.

С обречённой ясностью она с каждым мгновением всё отчётливей понимала, что этой огромной страшной кошке плевать на Ксанта. Да и с какой стати могло бы быть иначе? Эта кошка — старшая мать, но ведь мать она только по названию, и подобных ксантов у неё — целый выводок, она легко им пожертвует, если это покажется ей нужным. Она им уже пожертвовала. И с чего бы ей изменять принятое решение? Только потому, что какая-то глупая сучка с другого берега с ним не согласна?

Глупо.

Довод о воле лорантов мог бы сработать на том берегу. Но не на этом. Для вожака — да, если бы не ударило ему в голову иное толкование этой воли, вот для него такой довод был бы весьма убедителен. Но не для кошки. Она не вожак. Она как Ксант с его плаваньем — главное, чтобы никто не видел неправильного поведения, а если никто не видит, то можно. Они все такие, настолько искренние в своей неизменной неискренности, что даже страшно.

— Ну-у и-и о чё-ум тако-ум важно-ум ты хо-утела со мно-уй го-уворить?

У неё даже голос был страшен — низкий, хриплый, подвывающий. В нём не было угрозы, как в песне котов-патрульных, он был почти равнодушен, и от этого абсолютного равнодушия продирало куда сильнее, чем от любой откровенной попытки запугать или произвести впечатление. Этой кошке по большому счёту плевать на лорантов, вот в чём главный ужас.

Были бы слёзы — она бы наверняка заплакала от такой несправедливости. Но слёз не было давно и очень хотелось пить. Делая вид, что суёт в рот ещё один листик, она укусила себя за палец. Сильно, до крови. Боль проясняет мысли. Думай!

На Ксанта этой кошке плевать. Ладно, приняли. На лорантов — тоже. Это принять труднее, но допустим. Принято. А на что может быть ей не плевать, этой Старшей Леди и Старшей Матери, чуть ли не треть жизни проведшей в сквоте, не телом — но разумом?

Старшей Матери…

То есть — Матери Матерей, так что ли?

То есть — бабушке?

Меньше всего эта ужасная кошка походила на бабушку — тёплую и уютную, в чьей просторной конуре они обожали собираться всей своркой и рассказывать друг другу леденящие кровь истории — чаще всего про жуткую черную пустоту, в которой подстерегают самые ужасные ужасы любого, кто туда только посмеет сунуться. Скорее всего, это тоже ошибка, она ведь всё время ошибается, принимает неверные решения, словно нарочно… Но сейчас-то выбора никакого нет, невозможно принять неверное решение, если нет выбора; ничего не получится, да, но хуже-то не будет.

Куда уж хуже…

— Я… — Она сглотнула, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо и уверенно. — Я хотела бы поговорить с вами о… котятах.

Глава 13 Когда спорить бесполезно

Когда замыкающая охранница скрылась за деревьями, леди Мьяуриссия прижмурила жёлтые глаза и задумчиво царапнула клыком коготь большого пальца. Скверная привычка, оставшаяся с раннего детства, но самая старшая леди может себе позволить. Да и не видит никто.

Леди Мьяуриссия испытывала странное и не очень приятное чувство — она не была уверена, что поступила правильно. Всю свою жизнь была уверена, в каждом даже самом безумном на первый взгляд поступке, а теперь вот — нет. Странное ощущение. И неприятное. Леди передёрнула ушами, словно пытаясь избавиться от надоедливых мыслей. Минутная слабость, хорошо что не видит никто, а то могли бы пойти разговоры. Конечно же, она права!

Она просто не может быть не права.