Котёл

А пока что, он бежал от дома к дому и жалобно вопил: — Граждане великой страны, помогите! Борцы за вашу свободу и независимость, за ваше спокойствие и безопасность от агрессивных москалей, мерзнут. Пятьсот человек отморозили копчики, триста заболели гриппом, три тышши простудили систему мочеиспускания. Несите им теплые вещи. Кто что сможет. Революция не забудет вас!

В тот день революционеры активизировались. Сотни бутылок полетело в ряды беркутовцев. Они просто воспламенялись. Одежда, политая бензином, горела как спичка. Восемьдесят человек беркутовцев было отправлено в больницы Киева с опасными ожогами. Но в больницах не оказалось продуктов, бинтов, всяких мазей на основе цинка, не из чего было готовить баланду, чтобы согреть мерзлых людей с ожогами. Пришлось использовать кальсоны, но их некому было стирать, а что касается питания, было предложено главврачом больницы ловить кошек и собак на морозе, добывать котел и варить суп из этого вкусного мяса.

— Пробачте, — говорили люди в белых халатах. — Государство на питание больных денег не выделяет, на лекарства тоже и температура в палатах опускается до нуля. Кто может, маршируйте по коридору, согревайтесь. Проще киевлянам: позвонил домой и глядишь, мать, али жена принесут не только похлебать, но и сытно пообедать. А питание, как известно, способствует выздоровлению. Ни хлеба, ни шприцов, ни лекарства нет и не будет, передайте Хведоровичу.

Раненые, пребывавшие в памяти, молча, слушали этот бред и наматывали на ус, а те, кто находился в трех шагах от смерти, не обращал ни на кого внимания. Но к вечеру поступили два бандеровца с царапинами на ногах и на кистях рук. Тут же запахло борщом, мясом, салом, появились свежие помидоры, бананы, апельсины и даже грейпфруты. Врачи надели новые халаты, достали новые шприцы, лекарство последнего выпуска, и тяжелораненые бандеровцы стали балагурить и посмеиваться над своими врагами, стонущими, кто на полу, кто на кровати без одеяла и даже матраса и просить смерти, раз жизнь превратилась в мучение.

Один больной из состава охранников порядка обнажил кулак и помахал им. Бандеровец тут же бросился на него и жестоко избил. Последний удар пришелся несчастному в солнечное сплетение американским кованным сапогом. Несчастный взревел так, что занавески зашевелились. Врачи проходили мимо и брезгливо отворачивались, как будто ничего не происходило.

Такой спектакль в одной из европейских стран, что так стремилась попасть в царство Евросоюза, очень нравился янкам, как свидетельство демократии высшего класса.

Баронесса Нуланд, как только узнала, что ее план игнорирования больных, защищавших президента, получил второе боевое крещение, воскликнула: О'кей, мой обезьянка. Она считала всех бендеровцев обезьянками и знала, что назначение их в будущем стирать трусы, чистить ботинки и подметать дворы богатым американским фермерам.

Она прикатила в нищий воюющий Киев в девять вечера по киевскому времени и тут же позвонила послу Пейетту Джеффи.

— Пейта или на русский срака! Срочно машина, я у тебя ночевать. Ужин, кафа и трах бах — твоя обязанность. У меня полный рюкзак пирожка для нищих душой и телом на Майдане.

Посол тут же сказал:

— Моя джипа в аэропорт стоять у входа. Моих два зама дежурят, сделай болшой американский улыбка на весь аэропорт и они тебя увидеть.

Виктория так и сделала. Она волочила сумку на колесиках с пирожками и много консервов из конины и дохлой баранины. И широко улыбалась.

Быстро подбежали два молодца с массивными браслетами у кистей рук и кольцами в носу, выхватили сумку, схватили за руку Нуланд и направились к машине. Сорок пять минут и посол Пейетт тряс руку великой женщине, потом трижды поцеловал в лоб.

— Зачем лоб целовать, на губа, на губа целовать, как на запад. — Нуланд обиделась. Она, правда, знала, что Пейетт импотент и ничего не может, если только обслюнявить, но все же такое поведение ей показалось дерзким. — Моя идет на Майдан раздать пирожок голодным. А ты обзвони журналистов, пусть работают, пишут, фотографируют, снимают на видео, а потом транслируют на весь мир: миротворец Виктория Нуланд оказывает помощь украинским восставшим в борьбе с властью.

Она тут же набрала номер Кролика и приказала быть на Майдане.

Как только она появилась в толпе, огороженной мешками, набитыми снегом, которые должны были превратиться в ледяные глыбы с наступлением минусовой температуры ниже двадцати градусов, спинками от кроватей, старых ванн и колючей проволоки, Виктория полезла в сумку.

— Нула, Нула! — заревела толпа.

— Пирожок, пирожок, — пыталась произнести она, но голос толпы, где было много пьяных, заглушал ее.

— Нула, дай свой пирожок, мы американок не пробовали.

— Моя даст, даст пирожок. Моя подойдет и даст. Пирожок сладкий, соленый, медовый вперемежку с виски, как любят в Америке.

— Нула, Нула! К нам, к нам. Ты баба — во!

Она почувствовала, что это все мужские голоса и что эти голоса выражают, только догадывалась.

— Мой пирожок — дипломатик. Пирожок кончается и я уходить.