Котовский

Вот всё, что Алексей Алексеевич знает о М. В. Фрунзе. Но мы с сестрой, лично не зная умершего, подали сегодня частицу об упокоении души „новопреставленного Михаила“. Он был коммунист и, следовательно, ни во что не верил, и ему здесь, на земле, не нравились наши христианские обряды, таинства и вероисповедания, но кто знает, может быть, там, за гробом, проснувшись, он поймет свою ошибку и будет нам благодарен… „C’est un prolongement sublime, que la tombe, on у momte e’tonne d’avoir cru qu’on y tombe“ („Могила — это чудесное продолжение жизни, люди боятся упасть в нее, но души их должны быть очень удивлены, что они живы и отлетают от земли, минуя ее“ (фр.). — Б. С.). Это, кажется, сказал Луи Блан на могиле Гюго (на самом деле это цитата из стихотворения Виктора Гюго „Похороны“ (L’enterrement) из сборника „Ужасный год“ (L’année terrible, 1872). — Б. С.). Это судьба многих атеистов, крайнее удивление при сознании, что они не погребены в темной могиле, а существуют и живут гораздо выше земли».

И Надежда Владимировна, и ее муж сильно не любили большевиков и мечтали о том, чтобы явился какой-нибудь Бонапарт и их сверг, восстановив историческую Россию, пусть даже без императора, но зато уж точно без Третьего интернационала. И видели потенциального Бонапарта в любом понравившемся им военном. Фрунзе и Котовский оказались среди них. Алексей Алексеевич и Надежда Владимировна прислушивались к каждому их слову, ища за ним какие-то скрытые смыслы, которых на самом деле не было. Так, слова Фрунзе Брусилову при проводах на фактическую пенсию — должность для особых поручений при Реввоенсовете, что он, Брусилов, может еще много сделать, — это просто дежурная вежливая фраза. При этом и Фрунзе, и другие советские руководители были заинтересованы в имени прославленного генерала, чтобы можно было при случае заявить, что он не коротает время полным пенсионером, отставленным от дел, а, дескать, работает в Реввоенсовете Республики.

Точно так же слухи о том, что Фрунзе и Котовский собирались отделить Украину от СССР и соединить ее с Бессарабией, воспринимались четой Брусиловых как доказательство их стремлений создать жизнеспособное антикоммунистическое государство, к которому постепенно присоединятся остальные части бывшей Российской империи. В действительности слухи о том, будто Фрунзе с Котовским могут отделить Украину, очевидно, отражали реально существовавший в Кремле план по присоединению Бессарабии, для чего войска Котовского и, вероятно, Фрунзе, командовавшего тогда войсками Украины и Крыма, должны были временно «выйти из повиновения», быстренько, без официального объявления войны, разбить румынскую королевскую армию и, благополучно присоединив Бессарабию к Украине, вернуться в состав Красной армии и СССР. Но ради воплощения своих мечтаний Алексей Алексеевич и Надежда Владимировна готовы были простить Фрунзе и Котовскому и атеизм, и борьбу против царского правительства. А стоило Котовскому похвалить Фрунзе, а заодно и своих «червонных казаков», как генералу Брусилову пригрезилось, что это — подготовка к походу на Москву, и он даже намекнул, что планы Котовского и Фрунзе одобряет. И хорошее отношение Фрунзе к бывшим офицерам и генералам царской армии, служившим у большевиков «военспецами», также истолковывалось как стремление восстановить «национальную» армию. Между тем и Троцкий, и Фрунзе рассматривали привлечение в Красную армию царских офицеров как временную необходимость, пока не подрастут свои, «пролетарские» командные кадры. Сразу после окончания Гражданской войны царских офицеров и генералов стали массово увольнять с командных должностей в войсках, а с середины 1920-х — вообще из армии, оставляя в лучшем случае преподавателями академий, институтов и военных школ.

Н. В. Брусилова-Желиховская также оставила нам зарисовку похорон Фрунзе: «Я ехала в центр города и смотрела на торжественные гражданские похороны Иванова. Этот старый политкаторжанин, про которого много пишут в газетах вчера и сегодня. Умер он в день похорон Фрунзе от разрыва сердца. Кстати, сегодня уже 6-ое ноября, я целую неделю пишу эту заметку и никак не кончу.

Итак, я ехала в трамвае. В вагон вошла старушка очень прилично одетая, но в платке.

— Это кого же опять они хоронят, — спрашивает меня. Я объясняю, что сама знаю из газет.

— Что-то они помирать стали, — продолжает она.

Мне вспомнилась шутка, будто Ленин сказал, умирая: „Товарищи, за мной…“ Но громко я это, конечно, не сказала. Старушка помолчала. Потом усмехнулась.

— А как-то они заахают-то, вчерашний и нонешний.

Я, не поняв ее, переспросила.

— То есть как?

— А так, как встретятся-то, ахти да ахти, а мы-то думали, что за гробом ничего нетути. А вот товарищи и повстречались!

Насмешила меня очень старушонка.

Но как ярко теперь в говоре у народа это „они“ и „мы“.