Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Хочется сказать пару слов и о его старших друзьях. Когда я говорю, что Юра гениален, ну кто я такой? «Капитан-фотограф». А вот когда Арсений Александрович Тарковский говорил ему: «Юрочка, ты гениален», вот это было важно, это сразу давало возможность всем остальным понимать масштаб, потому что этот человек говорил искренне. Когда они встречались, меня поражало их взаимоуважение. Юра говорил: «Арсений Александрович, вы почитайте», и Арсений Александрович говорил: «Юрочка, ты мне прочти. Я хочу тебя слышать».

Также было с Борисом Викторовичем Шергиным. Когда мы у него были, то Юра не стремился спеть или рассказать свое, а все время просил: «Борис Викторович, спойте или расскажите». И Борис Викторович откликался, рассказывал какую-нибудь историю или даже пропевал былину, а потом просил: «Юрочка, ну спой ты мне, расскажи, как там в Москве». Вот эта взаимная любовь к произведениям друг друга и взаимное желание услышать друг друга было очень важным.

С Яшей Акимом был такой случай. Мы собрались большой домашней компанией у Вадима Чернышева, все друг друга давно знали, и вдруг встает Яша и говорит: «Я ценю это время. Почему? Потому что я живу в одно время с Юрой. И я должен вам сказать, что он гениальный писатель». А Яша все-таки был старше нас всех, он прошел войну, он был уже давно признан, Юра тогда еще и не был так уж признан. И мы все думаем: собрались все свои, что уж Яша так говорит. Юра заулыбался: «Ну, Яшенька, я же тебя тоже люблю». Я тогда заерзал, думал, зачем так пафосно друг о друге говорить. А вот Юры не стало, и я понял, что я-то при жизни нечасто говорил такие слова, а Яша, умудренный опытом, сказал.

Прошло много лет. Юры уже не стало, и Лёвы не стало. Я периодически езжу в Плутково, и совсем молодые люди приходят помянуть Юру и Лёву, люди другого поколения, молодежь. Надо отдать им должное — все они помнят, как Юра им читал, они восхищаются его картинами и его книгами. Но я словно осиротел там, для меня это большая потеря и совсем другая жизнь… Этой весной вдруг я узнаю, что прямо напротив моего дома, через дорогу, будет строиться часовня, и в июне приезжает архиепископ Тверской Виктор освятить ее закладку. Это событие, конечно. Не так много сейчас строится новых храмов. И когда я прихожу на службу, то узнаю, что это будет часовня Космы и Дамиана. Вот я и думаю, что Юра к этому приложил руку, чтоб мне не было так одиноко и грустно.

Октябрь 2007 года

Записала и подготовила к печати Ирина Скуридина

Николай Силис. Всё с восклицательным знаком

С Ковалем я встретился, когда закончил обучение в Строгановском училище и оказался в одной мастерской с Владимиром Лемпортом и Вадимом Сидуром. Туда и ворвались эти два «хулигана», тогда мы их иначе не воспринимали, Юра Коваль и Юлик Ким. Но для того, чтобы рассказать о них что-нибудь конкретное и подробное, нужно рассказать о ситуации, в которой мы тогда находились, и о том, что мы из себя представляли.

Мы представляли конгломерат из трех человек, из которых двое — Лемпорт и Сидур — были участниками войны, оба инвалиды войны, а я был довольно молодой человек, моложе одного на шесть лет, а второго на четыре года. Познакомившись в Строгановском училище, мы прожили вместе в подвале общежития семь или восемь лет. Там мы притерлись, выяснили, что можем существовать вместе и даже вести совместную творческую деятельность.

После института мы еще ощупью входили в жизнь. А потом, когда, оглядевшись, поняли, в какое общество мы попали, начали сердиться. Был короткий период «оттепели». Мы успели написать несколько статей в центральных газетах по поводу того, что происходит вокруг нас. Был грандиозный скандал по этому поводу в Союзе художников.

И вдруг… Я не помню, как именно и кто открыл дверь Юре Ковалю и Юлику Киму, но они ворвались к нам — не пришли, а именно ворвались. И мы поняли, что мы уже не молодые художники, какими себя считали. Рядом с нами появились люди совсем другого поколения, другой формации, с другими взглядами и, главное, с другим темпераментом.

Когда Юрка Коваль увидел у нас гитару — началось такое бешеное ознакомление друг с другом, что мы втроем ну просто обалдели, я не подберу другого слова. Мы с Лемпортом тогда степенно разучивали ну, скажем, «Экосез» Шуберта или «Лунную сонату» Бетховена для двух гитар. И вдруг появился Коваль, который брал гитару и начинал не просто петь, а сочинять на ходу. Они еще не закончили институт, и к нам потянулись их однокурсники: Роза Харитонова, Галя Царапкина, Галя Эдельман, Миша Гуревич, Юра Ряшенцев, Аркадий Филиппов, Ада Якушева. Другие. Они приходили с дамами, с подругами, с девушками.

Мы все были тогда где-то на границе диссидентства, хотя слова этого не знали. Юлик Ким познакомил нас с Петей Якиром, с Красиным, со многими людьми, которые пострадали от репрессий. Я еще ничего не знал о своем репрессированном отце.