Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

В те давние голы учебы мы проводили в институте все время с утра до ночи: много часов отнимали лекции, практические занятия, подготовка в читальном зале, но каким-то непостижимым образом удавалось объять необъятное, отдать дань разным увлечениям, к тому же с удовольствием валять дурака. У Юры было два прозвища — Дяй, сокращенное от слова «разгильдяй», и Педкружок. Его все интересовало: он занимался в изостудии, в литературном объединении, входил в сборную института по настольному теннису, другим вилам спорта, да еще его угораздило из упрямства выбирать непрестижные, презираемые нами спецсеминары.

«Где Педкружок? Опять тренировку срывает! — гнусавым голосом вопрошал Кок — Женя Немченко, наш старший товарищ и тренер по настольному теннису. — Вечером ответственная игра на первенство Москвы, а его носит невесть где!»

Женя был типичным стилягой — неизменно носил пиджаке широченными плечами, брюки-дудочки, туфли на толстенной каучуковой подошве… Голову его украшал высокий набриолиненный кок, отсюда и кликуха. Он какое-то время холил у нас в лидерах, потому что, будучи отчисленным из МГИМО, и преследуемый на новом месте учебы администрацией, боровшейся с тлетворным влиянием Запала, не желал менять свой имидж.

Кок обожал Юру, который талантливо проявлял себя во всем, за что брался. Да ему и не надо было много тренироваться — все получалось по наитию. «Башня, — это, стало быть, я, прозванный так за высокий рост и неуклюжесть, — учись у Дяя! Я впервые вижу такую природную одаренность, эталонно верные удары справа и слева, сочетание нападения и защиты… Чуваки, сегодня в матче с архитектурным институтом Дяй будет играть первым номером». Как только Коваль прибегал в Круглый зал напротив Ленинской аудитории, где стояли столы для пинг-понга и тренировалась сборная, ему тут же вручалась ракетка, а мы обязаны были «благоговейно внимать».

Кок преподал нам и другие уроки, в частности искушал «зеленым змием». Правда, я, поработав до института на заводе фрезеровщиком, был достаточно «закален», а вот неразлучным «сиамским близнецам» — Леше Мезинову и Юре Ковалю, соавторам с первого дня учебы, воспитанным родителями в строгих правилах, приходилось нелегко. В дни стипендии Женя Немченко безапелляционно заявлял: «Башня, Дяй и Меша! Мы идем в шашлычную „Казбек“ бирлять суп „пити“ и шашлык по-карски, ну и выпьем, конечно…».

Иногда — о ужас! — мы оскверняли святая святых — комитет комсомола! Секретарем был умнейший и мудрейший Володя Маландин, наш друг в течение всей жизни. Когда нам негде было отметить какое-либо знаменательное событие или обсудить литературные дела, мы являлись к нему в кабинет, неловко переминались с ноги на ногу, заискивающе заглядывали в глаза, и он все понимал. Выпив полстакана «комиссионных», Володя тактично покидал свой кабинет. К нашей троице (как правило, уже без Кока) все чаще присоединялся Юли к Ким. Интересно, что Юлик в то время еще ничего не создал, но Юра раньше всех «нутром почуял» его талант и перспективу и, как всегда, оказался прав.

Вспоминается, что Коваля сразу заметили, выделили из общей массы и обласкали наиболее прозорливые и интеллигентные профессора, что он, как Гаргантюа, жадно, огромными кусками поглощал духовную пищу, то бишь мировую литературу, переваривал и на ее основе уже в студенческие годы, можно сказать, прямо на наших глазах создавал свой самобытный художественный мир. Но как же ненатужно достигались результаты! Его натуре были свойственны черты некоего моцартианства, обаятельного легкомыслия.

Однажды, направляясь из Ленинской аудитории на тренировку в круглый зал, мы заметили, что стенд «Сталинские стипендиаты» пуст. Очередную порцию фотографий отличников-общественников — прыщавых очкариков-зубрил и страхолюдных девиц — не успели вывесить. Юра подтащил к стенду стол, взгромоздился на него сам и пригласил в компанию меня с Коком, организовав композицию так, чтобы наши дурацкие физиономии вызывающе сияли как раз под величественной надписью. Леша Мезинов нас запечатлел Шутка не понравилась деканату.

Вскоре мы вообще оказались на грани вылета из института, и вот почему. В парадную Ленинскую аудиторию существовало два входа и, соответственно, два тамбура, но левый испокон века был наглухо закрыт, им не пользовались. Однажды во время скучнейшей лекции по школьной гигиене — проходящей, как хохмили острословы на капустнике, иод девизом «Не пейте воду из унитаза!» — мы вознамерились сразиться в преферанс. Лучшего места, чем левый нерабочий тамбур, было не сыскать. Дождавшись, пока студенты и профессор проследуют в аудиторию, наша компания: Дяй, он же Педкружок, он же будущий классик Юрий Коваль, Меша — Леонид Мезинов, Кок и я, — прошмыгнула в «игральный зал» и заперлась — ключи подобрали заранее. В тесном помещении валялись какие-то старые ящики и даже висела голая лампочка на длинном облупившемся шнуре — вполне рабочая обстановка.