Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Не помню, кто там был из «важняков». Алексин? Михалков? Да нет, пожалуй, вроде бы их не было.

Первая речь о творчестве Коваля была умеренно-похвальной. Вторая? Вторая — тоже похвальной, но с меньшей уже умеренностью. Третья — совершенно хвалебной. Четвертая — восторженной!

И так пошло-поехало. Речей все прибавлялось, и все по нарастающей хвале. Оттого на душе становилось радостно и — вместе — скучновато. Я говорить не стал В том смысла просто не было.

Наконец хваленья кончились, Юра коротко всех поблагодарил, а Ира тем временем уже поймала «рафик», и полетели мы к Юре в мастерскую, чтобы твердое состояние нашего духа теперь немного размягчить.

Так — бурно и несмолкаемо — протекла та экзекуция любви, которой в Союзе писателей подвергнут был Коваль. А он ее так искренне боялся.

Последнее о нем

Последнее жилище Юры было в ста шагах от моего издательства «Книжная палата». Он иногда забегал ко мне на минуту. Особенно часто, когда мы готовили книгу «Опасайтесь лысых и усатых». В этой книге с чудесными рисунками Юры и предисловием Арсения Тарковского была — «Самая легкая лодка в мире», а во второй части — рассказы и некоторые острова из «Суера-Выера» (первая, еще неполная публикация). Предисловие Арсения Александровича «О книге друга» относилось, собственно, к «Лодке», потому Юра мне и сказал, что надобно для равновесия вторую часть тоже как-то предварить. Я спросил:

— А кто бы мог?

— Вот ты и напиши, — сказал Коваль. Вот я и написал «От друга издателя»:

«У Коваля все талантливо, даже старший брат и его воздушная невеста. Об этом будет в маленькой изумительной повести „От Красных ворот“. У Коваля талантливы собаки, птицы, рыбы, деревья, вода…

В 70-е годы, когда российскую словесность выгладил стилевой штиль, в небольшой лагуне под названием „детская литература“ веселились, играли и пели живые, упругие токи интонации, ритма. Это была заводь Коваля, где жила проза. Что такое настоящая божественная проза, может быть, и мало кто понимает, но чуять ее дано талантливым читателям, которые делаются талантливыми, читая прозу Коваля.

Юрия Коваля любят дети и матери детей. И даже иные отцы. У него все талантливо. Сейчас, когда я пишу о Ковале, я чувствую, как у меня внутри пробиваются ростки таланта».

Назавтра, 6 июня 1993 года Юра зашел в издательство, меня не застал, но прочитал мою миниатюрку и оставил записку:

«Слав! Твой текст хороший. Спасибо. Я радуюсь, потому что его появление в книге правильное (по жизни и по смыслу жизни).

Все неплохо, кроме гипса, алебастра и вообще цемента…

Позвоню тебе из Малеевки.

Целую,

Юра».

…Через год после выхода «Лысых и усатых» купил я избу в деревне Толстокосово, недалеко от Бежецка и в трехстах верстах от Москвы. Туг и понял, что необходимо нужен мне какой-нибудь автомобиль. Однако не было у меня не только водительских прав, я — в свои далеко за пятьдесят — никогда еще в жизни не сидел за рулем. Долги и бесплодны были рассуждения на этот счет, но Юрка однажды просто взял меня за руку и отвел в автошколу. Затем получал я уроки езды еще и на Юрином «москвиче».

И вот я купил себе «Волгу» — ГАЗ-24. Она была совсем еще молоденькая, всего тринадцать лет, оттого, конечно, очень хрупкая. Она смеялась моей седине, и от смеха в ней все время что-то ломалось. Я же совсем не понимал, как и куда по поводу моей девочки обращаться. Но Юра свел меня со знатоком столь юных дамских организмов. И стал ездить я в деревню на машине.

Младший братик мой Боря со своими детишками проводил то лето у меня в Толстокосове. Пора настала их оттуда вывозить, а у «Волги» забастовали «дворники». Недалеко от моего издательства и Юриного дома располагалась автобаза, и Юра все мне там устроил. Теперь я мог ехать.

В те дни мы с Юрой виделись почти каждый день. Перед моим отъездом он упомянул о тяжести в груди и был немного утомленным. Он, видно, побывал уже «на острове, где небо давит». Я уезжал всего на два-три дня, но все же мы обнялись и расцеловались. Я и подумать не мог, что Коваль уже ступил на Остров Истины.

Я узнал обо всем, воротившись в Москву.