Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Книги Юрия Коваля адресованы в основном детям. Он сам считал себя детским писателем и этим гордился Потому, наверное, что очень серьезно относился к своему писательскому делу и к детской литературе вообще. Но эта серьезность не чувствуется, когда читаешь его книжки: кажется, что написаны они легко, в один присест, играючи. Такое ощущение невымученности и непринужденности — верный признак талантливости любого произведения подлинного искусства.

Однако прозу Коваля с удовольствием читают и взрослые. То, что книга равно захватывает и малого, и старого, — еще одно несомненное подтверждение ее талантливости. Читателям всех возрастов нравится мягкий юмор его прозы, ее образный язык, вложенное в нее авторское чувство.

Творчество любого писателя особенно интересно, если оно, наряду с его художественными достоинствами, отражает время, характер, язык, умонастроения и обычаи современников, дает представление о земле, где живут эти люди и где живет сам писатель. Он видел свою страну не из окна поезда или иллюминатора самолета, имея в кармане удостоверение Союза писателей на творческую командировку, — подобного рода поездки мало прельщали Юру. Он был непоседлив, часто покидал Москву, но для того, чтобы побродяжить с ружьем и удочками, пожить на своей Цыпиной Горе или на берегу Нерли неподалеку от старинного волжского городка Калягина, навестить друзей в тверской деревеньке Глебцево или приятелей-художников под Переславлем, забраться в таежную избушку на приполярном Урале, порыбачить там на северных речках Вишера и Велс и даже побывать наложной границе страны, откуда после знакомства с буднями горной заставы он привез повесть «Алый».

Пример жизни и творчества Юрия Коваля позволяет утверждать, как благодатно сказываются на художнической деятельности такие увлечения, как охота и рыбалка, по-настоящему сближающие творческого человека с природой и близкими к ней людьми. Его охотничья и рыбацкая страсть не была всепоглощающей, диктующей, как жить, — ее отпущено ему судьбой столько, сколько нужно было, чтобы мир обрел краски и запахи, которые отразились в его творчестве. И не только писательском — Юра рисовал, профессионально владел кистью, резал по дереву, лепил, обжигал эмали… Он был Художником по природе, в самом широком значении этого слова.

В его путешествиях выстраивался образ России — с ее соловьиными зорями, чистыми речками, где он плавал на своей «самой легкой лодке в мире», байдарке-самоделке «Одуванчике», с ее тихими деревеньками и живущими в них простодушными, порой чудаковатыми людьми…

Его ранний, очень ранний, неожиданный уход из жизни болью отозвался в сердцах читателей, полюбивших его книги, и особенно, конечно, в сердцах друзей, долгие годы деливших с ним радости, огорчения и многие километры совместных путешествий. Терять друзей тяжело — с их уходом невозвратимо обрывается, останавливается время дружбы, лучшее из того, чем награждает нас жизнь.

Как писатель и художник он многое мог бы еще сделать — и в литературе, и в искусстве. Он был полон творческих замыслов. Но многое и сделано. Остались его книги. И им уготована долгая жизнь.

Ноябрь 2007 года

Инна Скороходова. Твой ли след заносит снегом поднебесным…

Юрий Коваль принес рассказ «Алый» в дошкольную редакцию «Деттиза», помнится, летом, году в шестьдесят четвертом. Мы были еще на третьем этаже — в комнате с полукруглым окном, с видом на памятник Дзержинскому.

В тот день я была дежурная. Автор, дотоле незнакомый, отдал мне рукопись, попросил почитать, недолго поговорил и ушел. Примерно через час я позвонила ему в полном восторге. И мы начали работать…

Так оно и было, как в сказке.

В действительности все шло своим чередом. Книгу вставили в план, экземпляр рукописи сдали на иллюстрацию художнику. Определили редактора для работы над текстом.

Великий Лещинский (главный по хозяйственной части в Детгизе) говорил:

— Младший редактор — хозяйка редакции. Отвечает за все: за бланки, за рукописи и за каждый карандаш.

Вот такой достался Ковалю редактор, мощный. Но это была дошкольная редакция — Счастливый остров! Нас было четверо: заведующая Леокадия Яковлевна Либет, редакторы Карл Арон и Надя Терехова и я, младший редактор.

Каким-то непостижимым образом все были друзья, сябры, кунаки. Ведь издавали поэтов и прозаиков со всех концов страны. И нашу классику, и мировую — в прекрасных переводах. Мы были вольнодумцы. Издавали Новеллу Матвееву, Хармса, Введенского.

Карл Арон собирал автографы. Кто-то (Токмаков или Заходер) написал ему на подаренной книжке: «Бывают хуже времена, смотри налево из окна». Карл сидел за своим письменным столом левым боком к тому самому полукруглому, во всю стену, окну.