С какого-то момента литературные встречи на Яузе стали перерастать рамки только «детского» семинара и, на мой взгляд, превратились в значительное литературное явление, напоминавшее гумилевский «Цех поэтов». Здесь читались современные, вполне «взрослые» и глубокие вещи.
Часто в моей памяти возникает дорога от Таганки до мастерской Ю. Коваля зимой или поздней осенью. Часов пять вечера, но в Москве уже совсем темно и густыми крупными хлопьями валит мокрый снег. Я иду по набережной Яузы — кругом ни души, только, обдавая грязью, мчатся машины.
В окнах невысоких старых кирпичных домов почему-то нет света. Мне становится жутковато. И помнится, какое я чувствовала облегчение, когда наконец подходила к мастерской. Окошки приветливо светились, сквозь неплотно закрытые шторы темнели силуэты друзей.
Наши встречи в мастерской казались мне удивительными и даже несколько фантастичными. Кругом кипели бурные политические страсти, и большинство людей озабоченно занимались добыванием «хлеба насущного», а мы собирались под самодельным уютным абажуром, обсуждали отвлеченные образы, строки, слова, отрывались от грешной земли, витали в облаках, как когда-то Гомер оттачивал свои гекзаметры, не заботясь ни о чем, кроме гласных и согласных, цезур и спондеев.
После того как заканчивался разбор стихов и рассказов, мы немного расслаблялись, начинался интересный разговор. Говорили о литературных новинках, о планах на будущее.
Я особенно любила тот момент, когда в руках Юрия Иосифовича появлялась гитара. У него был красивый мужественный голос. Пел он изумительно артистично. Мне нравился «Сундук», его песенка для мультфильма. Слова своих песен Коваль писал сам, очень остроумные и колоритные. Однажды он раскрыл сборник моих стихов и спросил: «Ну, что тебе спеть?» Я попросила «В старом саду». Как удивительно ожило и зазвучало это стихотворение в исполнении Коваля!
Иногда Юрий Иосифович читал нам и свои новые вещи. Помню главы из романа «Суер-Выер». Читал он мастерски: выразительно, пластично. Сразу становилось как-то неловко за свои стихи — еще далекие от совершенства. Эти чтения сделались для меня истинным праздником. Каждый раз думалось: «Какое счастье, что такой многогранный, могучий человек — мой учитель!»
Могла ли я представить, что майский семинар 1995 года станет моей последней встречей с Ю. Ковалем. Был очень жаркий, душный день. На этот раз мы собрались в «Мурзилке». В раскрытые настежь окна врывались порывы ветра и шуршали шелковыми шторами, то надувая их, как паруса, то утаскивая за собой наружу. Когда открывалась дверь, со стола слетали листки рукописей.
Коваль, предпочитавший темные тона в одежде, на этот раз пришел в светлой рубашке и казался нарядным и помолодевшим. Как всегда, началось чтение. Новых стихов у меня накопилось много, хотелось прочесть все. Но я помнила слова Юрия Иосифовича, что даже хорошие стихи трудно воспринимать на слух, если их больше пяти. Последним я прочла стихотворение «Я знаю, что умру в апреле». Перед этим я долго болела, и меня преследовали мысли о смерти.
Приведу это стихотворение полностью:
Как всегда, мои стихи вызвали споры, а по поводу этого стихотворения Юрий Иосифович заметил: «Зачем ты пишешь о смерти? Я о ней никогда не писал и не буду. Даже думать о смерти не хочу».
Я ответила, что не задумываюсь над тем, о чем писать. Темы стихов подбрасывает сама жизнь. По дороге домой я обдумывала наш разговор, и мне пришли в голову такие строки: