Коварная дама треф

Шаламов вышел на балкон. Ночь опустилась на город. Пятиэтажка с квартирой Туманских пряталась в тупичке, здесь ни проспектов, ни клубов, ни магазинов и столбов с лампами, один, два и обчелся. Темень уже обволокла все вокруг. Вспомнил, как, переехав в город из сельского района, где работал следователем, он временно ютился с семьей в доме родителей на окраине. Там было вольготнее, и в такое время еще лаяли собаки, не устав за день, куры с петухом во главе шебуршились на насестах, а то и коровы мычали. Соседи часто угощали молоком, которое он любил. Здесь — мертвая тишина, даже трамвайного грохота не слыхать.

Он докурил сигарету, хотел бросить вниз, но спохватился. Елы-палы! Он вышел в носках, ботинки-то еще там, на пороге снял, когда обнаружил лежащую Калеандрову. Перед ним, у ног, на бетонном полу балкона была грязь! Он нагнулся, не веря своим глазам, и вспомнил, что, заходя сюда, в полоске света из комнаты он видел эту кучку и даже осторожно перешагнул ее, чтобы не вляпаться, но в голове тогда не родилось никакой мысли… А ведь это же следы другого человека!

Он открыл дверь и прокричал в комнату:

— Константин! Когда дождь начался?

— Чего?

— Сегодня когда дождь пошел? Я весь день в вытрезвиловке проторчал. Когда?

— А с чего это ты, Владимир Михайлович, про дождь-то? Кости заломило?

— Мне не до шуток. Иди сюда! — он ткнул пальцем в комочки грязи, оставшиеся от чьей-то обуви, широко распахнул дверь, потом рукой указал наверх. — Там козырек. С него не нападает.

— Вот оно что… — раскрыл рот Вихрасов. — Михалыч, эти ножки нам он оставил. Словно специально здесь стоял, чего-то дожидался. Вот и отпечатались.

— Она, он или оно, — не сводил глаз с отпечатков следов криминалист. — Сюда экспертов срочно. Закрепить и изъять. Может размерчик нарисуется. Только я и сейчас вижу — не женская ножка. Мужичок здесь стоял.

Он потрогал аккуратно грязь, поласкал пальцами:

— Свежие. Ты вспомнил про дождь?

— Сразу после обеда и пошел. Уточнить можно. Думается мне, в четвертом часу. Да, минут тридцать четвертого, я сидел, кумекал про наши дела с Семенычем, а с улицы Андрей Смирнов прибежал. Весь мокрый. И поздравил нас с первым весенним дождичком.

— С весенним, значит?

— Угу. Поздравляю и я тебя. Вот и протянула нам удача руку.

— Его следы. Он врачиху грохнул.

— Неосторожно. Чего ему на балкон лезть? Светиться лишний раз.

— Это уж я не знаю. Может, вышел осмотреться, что приметив? Может, еще что? Но только сходится все. Я весь дрожу, Константин! Веришь — нет? Повезло ведь. Я и надежду потерял, когда врачиху на пороге увидел! В себя прийти до сих пор не могу! Стервец-то вон какой! Хитер! Матерый! Опередил меня! Я сюда, а он перед моим носом! И улизнул… Просчитался я… Как бревном ударило… Теперь уж, думаю, все… Теперь не поймать… А он… лопухнулся, здесь наследил!

— Он ее узрел, Калеандрову, когда в комнате шарил, — Вихрасов хлопнул себя по лбу. — Дождь-то лил сплошной. Я говорю, первый весенний, как из ведра. Вот он и выскочил на балкон, чтобы лучше ее разглядеть. Не ждал в такой ливень… И не опасался. А она нарвалась на него.

— Похоже, так и было, — пробурчал Шаламов. — Ты беги к соседке-то, от которой звонил. Других не тревожь. Вызывай своих экспертов. Мы здесь покумекаем вместе, что далее делать. И заодно перевернем тут все вверх дном. Если ему не удалось найти то, зачем он сюда приперся и врачиху чуть не убил, нам обязательно отыскать следует. Хоть до утра рыться будем.

— Уже бегу, Михалыч.

Они перевернули весь дом, но больше, увы, не повезло. Вихрасов бегал к соседке несколько раз звонить в «скорую помощь». Наконец, оттуда смогли ответить утвердительно — удар скользящим оказался, поэтому пострадавшая будет жить, но ни видеть ее, ни говорить с ней в ближайшее время невозможно.

— А когда? — спросил капитан.

— И этому радуйтесь.

— Заговорит же она когда-нибудь?

— Одному Богу известно, — обнадежили его.

Тем же он обрадовал и Шаламова, возвратившись.

— Слишком хорошо тоже плохо, — буркнул Шаламов и, уставший, уселся прямо на груду книг, которые он сложил в четыре стопки прямо на пол, где они и рассыпались под ним.

Вставать или двигаться криминалисту явно не хотелось.

— Здесь заночуем? — пошел ставить чайник на кухню Вихрасов, экспертов и оперативников он проводил, они снова остались одни в квартире Туманских. — Думаю, не обидится хозяин.

— Ему еще благодарить нас придется, — хмыкнул Шаламов. — Если в «эко» нас не подведут с подошвами, Туманский точно одной ногой на свободе.

— А второй?

— А вторую я покель там подержу, подумаю.

— Это как же ему прикажешь в раскорячку-то? Жестокое у тебя сердце, Михалыч.

— Если б ты знал, капитан, какой я добрый, — откинулся навзничь на книжки криминалист. — Сейчас бы поспать минут шестьсот на каждый глаз, и я совсем бы, как Дед Мороз, подобрел.

— Сюда соизволишь, Михалыч, или подать? — крикнул с кухни капитан.

— Нет. Подо мной столько ума мирового! Недостоин на их головах чаевничать, — Шаламов, пересилив себя, тяжко поднялся, затопал к Вихрасову. — Ты знаешь, Константин, кумекаю я, спешит здорово этот наш Некто.

— Кто, кто?