— Нет, нет! — крикнула она, спохватившись. — Это ко мне!
Выскочила на площадку и закрыла за собой дверь:
— Я ничего не пойму, девочки. Что случилось?
— Ваш дядя Володя сидел в скверике, а милиционеры его забирают.
— Боже! Как! Что он натворил?
— Посмотрите в окошко. Там, в скверике. У памятника. Он с ними ругается, — наперебой застрекотали они.
— Боже мой! — она схватилась за голову, бросилась назад в квартиру, подбежала к окну.
Внизу, через дорогу, в безлюдном скверике у памятника два милиционера топтались у скамейки. На скамейке сидел, низко опустив голову, человек. Лица не было видно. Спина в темном пиджаке и больше ничего, ноги… но она узнала бы его среди сотни таких спин. Владимир! Он! Милиционеры неторопливо похаживали вокруг сидящего, что-то ему говорили или спрашивали, тот кивал, порой пытался размахивать длинными руками. Они подбирались к нему осторожно, дожидаясь своего момента, как бы подкрадываясь, чтобы схватить с двух сторон.
«Пьян! — обожгла ее пугающая мысль. — Он пьян! На ногах не держится! Да как же он посмел! И в таком виде приперся сюда! К ней! Под окна! А отец? Если увидит он! Боже мой! Что делать?»
— Майя! Что случилось? — послышался, словно в тумане, голос матери.
«И она сейчас увидит… Его! В таком виде! — гулко ударялось в голове. — Нет! Но что же делать? Какой позор! Как он посмел!..»
— Майя! Кто к нам пришел? — Анна Константиновна стояла в дверях с озабоченным видом переминая кусок теста. — Меня?
— Нет, нет, — машинально ответила она чуть слышно, не поворачиваясь и не отходя от окна, как будто загораживая собой то, что там творилось.
— Не слышу! Что? Соседи?
— Это ко мне, — нашлась она, наконец, еще не придя в себя от увиденного. — Ко мне.
— Светлана Петровна?
Светлана Петровна, соседка этажом ниже, в прошлом сама преподаватель института, теперь пенсионерка, не раз выручала Майю книжками еще со школьных лет, потом у них появились свои маленькие секреты от Анны Константиновны и Николая Петровича, но никто не обижался, девочка росла, а с подружками ей не везло.
— Светлана Петровна? — еще раз поинтересовалась Анна Константиновна, успокаиваясь. — Что это ей приспичило…
— Мне надо выйти, мама, — Майя направилась к двери. — Я скоро.
— Только возьми ключ и прихлопни дверь, — Анна Константиновна скрылась на кухне. — Знаю я ваши «скоро». И не вздумай распивать там чаи. Аппетит испортишь.
— Да, да. Я только позвоню.
— А звонить-то к чему? Приглашай ее к нам потом. На пирожки.
Решение о звонке возникло внезапно, словно что-то спасительное щелкнуло в мозгу. — «Конечно, звонить! И только туда! Куда же еще? Кто может помочь, кроме них!»
Она, лихорадочно вспоминая, накрутила засевшие в памяти цифры на диске телефона, гудки затянули тревожную песню, забегались, заторопились по проводу.
«Только бы взяли трубку! Только бы кто-нибудь ответил!» — бухало в голове.
— Я вас слушаю, — сказал мужчина на другом конце провода.
— Это Майя. Вы меня помните? — она его узнала.
— Майя?
— Игорушкина.
— Кто?
— Вы меня не помните, Андрей Иванович?
— Здравствуйте! Вот радость-то! Какими судьбами!
— Здесь Володя, Андрей Иванович. С ним беда!
— Что? Что случилось?
— Я сама ничего не знаю, — она закусила губу, чтобы не расплакаться.
— Успокойтесь. Что случилось?
— Я не знаю. Он в сквере. Там милиция. Его забирают.
— Что он натворил?
— Натворил? Не знаю. Он сидит на скамейке.
— В сквере?
— Возле нашего дома. И два милиционера.
— Спуститесь к ним! Поговорите, Майя Николаевна, я сейчас буду.
— Что мне делать?
— Разговаривайте с ними! Если что, — назовите меня! Скажите, что еду. Следователь Косаревский. Я скоро!
Он повесил трубку. Она без сил привалилась к стене.
— Майя! Ты еще здесь? — выглянула из кухни удивленная мать.
— Иду, иду, — вспыхнула она и бросилась к двери.
Не помнила, как сбежала вниз, порхнула через дорогу, а потом на негнущихся прямых ногах подошла к скамейке. Круглолицый сержант повернулся к ней, оглядел, хмыкнул и продолжал легонько приподнимать Свердлина за локоть правой руки, второй, худощавый и молодой, помогал ему сзади.
— Здравствуйте, — сказала она. — Простите…
— Здравствуйте, здравствуйте, — оставил свое занятие и развернулся к ней круглолицый. — Ваш?
Она кивнула.
— Чего же так-то? Продует, — он покачал осуждающе головой и грустно улыбнулся. — Вот бабья доля-то.
Она только сейчас почувствовала, как задувает, прямо свирепствует ветер, и обхватила плечи руками; выбежала, не накинув ничего, как была, в кофточке без рукавов.
— Что же получается, гражданка? — круглолицый хмыкнул снова. — А рядом кто?
— Кто? — ничего не понимала она.
— Вот. Муж в таком виде. А рядом?
— Что?
— Не что, а кто. Дети, — он обвел вокруг себя руками. — Общественное место. Хороший пример подает, папаша. — И спросил: — Свои-то есть?
— Кто?
— Нет, значит, своих детишек. Но будут. Все равно нельзя. Закон. Забыли? Сколько их там, голубчиков. Знаете, сколько у нас их сидит?
— Простите…
— Тут живете? — он кивнул на дом.
— Ага, — съежилась она и от ветра, и от его жесткого взгляда.
— Знатный дом.
— Интеллигенты сплошь, — вставил худощавый.
— Начальство, — снова осуждающе покачал головой круглолицый.