Коварная дама треф

Я, когда еще студентом был, выскочил из этого «лебедя», будь он проклят! Я надышаться воздухом не мог! Забыл, что рядом машины гудят, бензин, грязь на улицах и прочее… Слаще не было ничего! А ведь все бесплатно… задаром и просто так… На, человек, дыши! Это я тогда, бедный студент, подумал.

И сейчас так думаю, в «лебеде» этом стараюсь не бывать.

Поломав с полчаса таким образом многострадальную голову, я не стал опережать события и велел следователю Течулину этапировать убийцу Зуброва для душевного собеседования в прокурорский кабинет, где он каялся, клялся и божился до того, как туда попасть. А для встречи ему, чтобы вновь память не отшибло, привезти ко мне его неверную жену Настену, или, по паспорту, Анастасию свет Семеновну Зуброву, в девичестве Веселкину. Вот фамилией родители наградили, совсем невпопад с этой историей!

Мелодия, не греющая душу

Она ждала его звонка. Ждала со злым нетерпением, с нервным, не отпускающим даже на миг возбуждением, как дожидаются большого скандала, драки или беспощадного побоища. Даже ей самой становилось страшно, как она его ненавидела!

Им надо встретиться. Один раз! Единственный! И последний. Окончательный! Чтобы расставить, наконец, все точки. Объясниться.

Объясниться и расстаться навсегда. Довольно! Помотал он ей нервы. Ее терпению пришел конец. Она ему все выскажет! Все выдаст! Пусть знает!..

Она ждала звонка.

И он позвонил.

Слушала молча, стиснув зубы, чтобы не вспыхнуть, не закричать, не перебить, не выдать себя. Пальцы сцепились на трубке, белели, стыли.

Да, конечно, она согласна с ним…

Да, им следует встретиться, поговорить, объясниться.

В ресторане? А почему нет! Пусть будет встреча в ресторане.

Он ждет ее в восемь? Хороший час. Будет в восемь. Успеет? А почему нет?

Она положила трубку. Голова пылала.

Что же он сказал?.. В восемь? Это же сегодня! Что надеть? А-а-а, на все наплевать! Пойдет так, как есть! Зачем рядиться? Перед кем? Перед ним! Который ее едва не опозорил. Все к чертям! Как будет, так и будет!..

Подняв глаза, отпрянула от зеркала, висевшего над телефонным столиком. На нее взирало взбешенное чудище с запавшими в черных подглазьях очами. Это она? И такой перед ним предстанет? Чтобы он наслаждался ее позором! Она — брошенная и страдающая! Ох, ох, ох! Многого он ждет!

Нет! Не выйдет. Нужно его сразить. Чтобы он понял, кого потерял! Что разрушил!

Она оденется так, как тогда, в театре. Какой это был вечер!

Она была тогда в черном облегающем вечернем платье и с красной розой на груди. Бутоньерку шили специально. Похлопотала мать. Ее знакомая имела свою портниху.

И сегодня непременно наденет то платье. Черное с красной розой. Черное — это траур, красное — цвет любви. Да, траур. Что скрывать? Зачем? Самой себе? Она действительно его любила. А красное — любовь. И он сгубил их любовь. Пусть знает. Пусть помнит всю жизнь, что он сделал…

Она успокоилась где-то через час, когда, поколдовав над собой, предстала перед тем же зеркалом. Оглядела себя придирчиво. Вот теперь можно в свет. Который час? И здесь он оставался верен себе, — назначил встречу два часа назад. Хотел застать ее врасплох? Нет. Не удалось. Что это он на сей раз ничего не сказал про задрипанный драндулет? Не доверил ему начальник свою машину. Так, так. Попался, несчастный алкоголик. Все увидели его настоящее лицо! Она, конечно, добежит до ресторана. Тут недалеко. Правда, в вечернем платье! В черном и с красной розой? Все будут оборачиваться: куда несется дивчина? Есть выход — взять такси. И шаль матери на плечи накинуть! Шаль ей к лицу. Даже украсит.

Напоминает романтический девятнадцатый век. Она явится, как роковая женщина — вершительница судеб, у нее в сумочке заряженный пистолет, она ее открывает — пиф-паф! И этот зарвавшийся красавчик падает перед ней. Нет! Он протягивает к ней в ужасе и раскаянии руки, кричит: «Простите! Помилуйте! Я негодяй!» Нет! Не дождешься прощения! Весь заряд тебе в грудь!.. Кончилась лафа… Кто же даст пьянице автомобиль! Ха-ха! Идти придется пешком. Такси, как обычно, не дождешься… Будь трижды неладен этот капрал без треуголки!..

Когда она спустилась вниз, оторопела и не поверила своим глазам: ее дожидалась «Волга» и тоже черная, только пыль давно осела у колес, машина стояла не одну минуту.

Выскочил, как в тот раз, шофер и услужливо открыл перед ней дверцу, был он, правда, без формы и незнаком. Она все равно улыбнулась в ответ, села, поблагодарив небрежным кивком. Молча доехали. В салоне играла тихая музыка. Свердлин встретил машину у ресторана. Похудевший, с необычно бледным лицом. В черном костюме. Наклонив голову, взял ее под локоть, галантно провел в открытую швейцаром дверь. Они вошли, и заиграла музыка.

«Он в своем амплуа, опять за свое, опять эти сюрпризы, но сегодня у него ничего не выгорит, сегодня он ее не проведет, как маленькую девчонку», — металась злая мысль в ее голове.

Он медленно, словно демонстрируя ее оркестрантам, провел по почти пустому залу к столу у окна. Отодвинул стул, усадил, сам устроился напротив.

— Нормально доехала?