— Я боюсь! Я молю вас! — начала она медленно сползать на пол.
Я бросился к ней, но меня опередил Зубров, подхвативший ее и застывший посреди кабинета с трепетной ношей в руках.
— Врач нужен! — бросился я к телефону.
— Не надо, — остановил он. — Так все пройдет. Она вон глазами зачухала. В себя приходит, — он сел на стул, удерживая ее на коленях, она прислонила голову к его груди. — Глаза открывает.
— Вы посидите тут, — подошел я к двери. — Мне необходимо выйти.
— Не надо никакого ружья, — буркнул он, не глядя. — Простите, Данила Павлович, за концерт этот.
— Концерт?
— Бес попутал…
Легенда о сексоте
Были времена и похуже, Веневицианов пережил многое. По сути он создавал в учреждении новое структурное подразделение, служить в котором профессиональные разведчики считали постыдным. «Жандармская кухня» — только так на первых порах именовали втихую за глаза его «пятерку». Он и на партийных собраниях выступал, и индивидуально, как Бобков рекомендовал, пытался откровенничать с некоторыми приглянувшимися сотрудниками, цитируя из авторитетных источников сведения тайные, так сказать, не для всех ушей, про великого Пушкина, доконавшего Чаадаева до сумасшествия[25], про слезливого знатока человеческих достоинств Достоевского с его «Бесами»[26], напоминал истинную физиономию, от кого и за что несравненный лирик-романист наш Иван Сергеевич Тургенев особую благодарность[27] получил, однако формирование отдела продвигалось туго.
Ситуация осложнилась еще и тем, что для всех он в «конторе» был человеком новым, пришлым, из тех, «обкомовских», к которым в «конторе» сложилось особое, специфическое отношение: с одной стороны — исполнять беспрекословно все, не задумываясь, под козырек, как говорится, а с другой — настороженное и с ехидством, так как здесь знали все, что «там», в обкоме, творилось на самом деле. Дело прошлое, но в «конторе» про настоящую «погоду» в обкоме знали все задолго до появления его «пятерки». И так не в одной их области.
Что уж тут говорить о своих, когда глава такой же секретной службы одной известной страны однажды позволил себе откровенно посетовать: «дело их настолько грязное, что разгребать его позволительно только истинным чистоплюям». Каких рыцарей в белых перчатках имел тот в виду, можно только догадываться, но их у Веневицианова да и у самого Филиппа Денисовича Бобкова в помине не бывало.
И еще имелась одна закавыка деликатного свойства, «пятерке» суждено было заниматься изучением настроения интеллигенции, а чекисты — народ простой, к семидесятым, как и все в общенародном государстве, переродились по сравнению с «грозными кровавыми» двадцатыми — тридцатыми годами, у них в семьях кто-то да был из пресловутой бывшей «прослойки»: то корни еще не отмерли, торчат, то жена учительница или врач, а теперь уже дети и внуки туда же прут, в науку, искусство, театр, и от социалистического, так сказать, реализма — в модерн; очень модным все это стало. Особенно среди молодежи. К творчеству они полезли все, у каждого в глазах Евтушенко или Шнитке, а то и Высоцкий, им «битлы» лохматые снятся и разные «ролинги»…
И Веневицианову нужны люди, чтобы влезали в такие вот, творческие, как тут и ни сказать, — родственные, вроде, души, проникали в их психику, следили за тем, чтобы ни-ни в ней против родного государства и строя; и так везде: ни на кухне, ни в постели, ни в туалете. А если что, то там же, извините… и вести разъяснительную, профилактическую беседу.
Одним словом, мудреное, муторное и тонкое дело.
Нелучше продвигалось и создание секретной агентуры, хотя он старался, буквально лез из кожи. Вникал в работу многих агентов, некоторым симпатизировал, находил время самому знакомиться, лично встречаясь и беседуя на конспиративных квартирах, проникался сочувствием, хвалил или вносил замечания, изучая их дела: рабочие и личные. «Секретный сотрудник — это камень, на котором покоится задница разведчика. И пока тот твердо стоит на почве, ты сидишь твердо и твоей заднице ничего не угрожает». Так, слышал он по прослушке ненароком, поучал одного из молодых сотрудников майор Грейч. Служака ушлый, знает, что говорить подчиненным.