Коварный брамин из Ассама. Гибель империи. Реванш Янеса

Они со всех ног бросились к выходу. Едва ли не на каждом шагу им приходилось перелезать через огромные завалы. Наступило утро. Ураган почил так же быстро, как явился на свет, успев причинить немало вреда беднейшим кварталам столицы. Тамошние хижины сложились, подобно карточным домикам.

Впереди показались два огонька.

– Повозка! – закричал крысолов. – Это наша повозка!

Отважный возница не бросил их. Он завел повозку поглубже в арку, где терпеливо дожидался спасателей.

– Я уж думал, вы погибли, – сказал он, разворачивая быков.

– А мы, как видишь, живы-здоровы и даже спасли рани, – ответил Каммамури, забираясь внутрь. – Гони!

Зебу помчали по улице, сопя и фыркая. Ночная тьма стремительно редела, уступая место свету. До Рампура они добрались быстро, погонщик не просто безжалостно подгонял быков стрекалом, но и принялся дергать их за хвосты.

– Приехали, – сказал Тимул, видя подбегающих раджпутов.

– Расступись! – приказал Каммамури. – Мы везем рани. Где раджа?

– Он с пленниками, господин, – ответил командир, кивком приказав своим людям дать дорогу.

– Нам пойти с тобой? – спросил маратху крысолов.

– Не надо. Если вы понадобитесь, вас позовут.

Осторожно неся рани, он двинулся к бунгало.

В комнате горел свет. Янес с Тремаль-Наиком еще допрашивали старого парию, когда дверь с грохотом распахнулась. Португалец обернулся на шум и не смог сдержать крика:

– Сурама! Моя Сурама! Благодарю тебя, Каммамури! Я уже потерял надежду.

Он взял жену на руки, прижал к груди и поцеловал в лоб. Сурама открыла глаза и пристально посмотрела на мужа.

– Сурама, Сурама, – продолжал повторять Янес. – Где ты была? Ты вся мокрая! Может, ты хотела остановить ураган?

Рани молчала. Она обвела взглядом комнату, и ее глаза, словно управляемые таинственной силой, остановились на шезлонге, к которому был привязан лжебрамин.

– Ради всех богов Индии! Сурама, очнись же! – в отчаянии закричал португалец.

Молодая женщина вдруг обняла его за шею и прошептала:

– Какой дурной сон я видела! Ведь все это был только сон, не правда ли, мой господин?

Каммамури незаметно для нее отрицательно покачал головой, давая португальцу понять, что несчастной отнюдь не привиделись ее страшные приключения.

– Жуткий сон, – повторила Сурама. Дрожа, она еще крепче прижалась к мужу. – Сколько грязной воды там было! Я шла по лестнице через реку, а потом встретила огромную черепаху.

– Тебе все приснилось, – твердо сказал Янес.

– Конечно, мой господин. Но как я сюда попала?

– А Каммамури вы во сне не видели, госпожа? – спросил Тремаль-Наик.

– Нет… Его я не видела, зато, кажется, слышала его голос откуда-то издалека. Вроде бы он грозил черепахе, боясь, что та может причинить мне зло.

– Ты устала, моя бедная рани?

– Да, мой господин. Я хотела бы вздремнуть рядом с нашим маленьким Соаресом.

– Кормилица поможет тебе переодеться, споет колыбельную, и ты уснешь. Давай-ка я тебя отнесу. А у нас еще много дел.

Португалец скрылся за дверью, ведшей в царские покои. Каммамури коротко рассказал хозяину о случившемся в клоаках. Вскоре вернулся Янес. На лице у него проступила ярость. Глаза, обычно холодные, теперь метали молнии.

– Ведь ей это все вовсе не приснилось, верно, Каммамури?

– Нет, господин. Мы нашли рани в той самой круглой комнате, где прятались парии. Она держалась за панцирь огромной черепахи.

– То есть брамин продолжает навязывать ей свою волю?

– Судя по всему.

– Что же нам делать? – Янес перевел взгляд на встревоженного Тремаль-Наика.

– На твоем месте я бы ослепил негодяя. Когда его глаза погаснут, наваждение, должно быть, спадет.

– Нельзя убивать этого человека. Он нам нужен.

– Жить можно и без глаз, – сухо процедил Тремаль-Наик. – С другой стороны, старый пария тоже немало знает. Кроме разве что имени человека, стоящего во главе заговора.

– То есть его имя знает только брамин?

– Да, Каммамури.

– Тогда он должен жить. Что же до гла́за… В конце концов, говорить можно и не видя.

– О нет! – возразил Янес. – Сначала ему придется привести Сураму в чувство. Боюсь, иначе моя жена до конца дней будет жить словно во сне, мучимая неясными желаниями.

– Ты прав, Янес, – согласился Тремаль-Наик. – Пусть сперва снимет свое наваждение.

– Предоставьте дело мне, – сказал Каммамури и подошел к шезлонгу брамина.

Вид у пленника, измученного бессонницей, голодом и жаждой, был крайне неважный. Однако его единственный глаз до сих пор светился таинственным огнем. Пария не оставлял надежды загипнотизировать своих тюремщиков. Маратха снял с полки бутылку пива, откупорил ее, налил полный бокал и произнес:

– Получишь пить, если освободишь рани от своего заклятия.

Из горла пленника вырвался свистящий хрип. Глаз засветился ярким огнем.

– Ты меня понял?

Брамин не мог больше противиться жажде и кивнул.

– Тогда прикажи ей очнуться.

– Хор… рошо… – просипел он.

– Господин Янес, проверьте, пожалуйста. Я не верю этому пройдохе.

Португалец чуть ли не бегом бросился в соседнюю комнату. И через минуту вернулся с сияющим лицом:

– Она очнулась! Дурман развеялся! Сурама встала с постели, но ничего не помнит. Дай попить этому негодяю.