Коварный искуситель

Он протянул руку, медленно, едва коснувшись пальцами ее щеки, – так бережно, словно это была не женщина, а фигурка из тончайшего фарфора.

Сердце встрепенулось в его груди, из горла вырвался стон. О господи! Какая мягкая кожа! Бархатистая, как у младенца. Его большая, огрубевшая в боях рука казалась чем-то инородным по сравнению с этой утонченностью.

Он, едва касаясь, приподнял ей подбородок и, повинуясь колдовскому обещанию в ее глазах, почувствовал, что летит в пропасть, Его губы уже так близко…

Словно обжегшись, он отдернул руку. Что с ним творится, черт возьми? Ему совсем это не нравилось: слишком похоже на… нежность. Но лишь конченый дурак мог вообразить, что между ними что-то может быть. Он не стыдился своего происхождения, социального статуса и репутации, но нужно же смотреть на вещи трезво.

Да, это с ее стороны скорее всего простое любопытство, и не более. Она заинтригована, потому что это для нее внове. Думает, наверное, что увидела в нем нечто такое, что открывает путь к спасению, но в его душе все черно, все выжжено.

Лахлан не хотел давать надежду ни ей, ни себе, поэтому предпочел солгать:

– Нет, я тут ни при чем.

Он заметил разочарование в ее глазах, но приказал себе не реагировать и, отступив на шаг, лишь коротко кивнул:

– Доброй ночи, миледи. Берегите ногу, нас ждут трудные дни.

Сделав вид, что не замечает, как она смотрит ему вслед, Лахман резко развернулся и пошел прочь.

В том, что он солгал, Белла не сомневалась, но не могла понять почему. Это Лахлан отвез письмо к ее дочери. Почему же не хочет, чтобы она знала? Не по той ли причине он не стал ее целовать? Зачем сказал, что убил свою жену? Хотел отпугнуть? Она понимала, что это лишь малая часть истории и Лахлану есть что рассказать.

Разумеется, она бы его оттолкнула: благоразумие наверняка взяло бы верх до того, как его губы коснулись бы ее губ. Она бы справилась с головокружительным желанием, понимая, что нельзя уступать тому странному чувству, что влечет их друг к другу.

Муж дал ей отставку, но его обвинения такой тяжестью легли на душу, что не забыть и годы спустя. Лахлан не может стать ее мужем, а значит, на ее долю остается лишь роль любовницы. И если она допустит это, то станет именно той, кем ее считает Бьюкен.

Слава богу, он отверг ее, чем излечил от всяких иллюзий, не дал совершить ошибку.

Она думала, что видит в нем проявление доброты, но когда сердце ее рванулось ему навстречу: он рассказывал о матери, – поняла, что ее сострадание было ему совершенно без надобности.

Он говорил так бесстрастно, словно речь шла о каком-то малознакомом ему человеке. Сухарь. Бесчувственный чурбан. Только факты! Словно докладывал своему командиру. События детства больше его не трогали. Ничто его не трогало. И будет лучше, если она запомнит это раз и навсегда, даже если захочет забыть – под его напором.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь выровнять дыхание и побороть странное стеснение в груди. Боль должна уйти.

Но боль не уходила: напротив, жгла Беллу на всем протяжении мучительно короткой ночи, – а в глухой, темный час перед рассветом ей опять пришлось встретиться со своим мучителем. И боль вернулась с удвоенной силой, когда его взгляд равнодушно скользнул по ней, стоявшей среди путников, собравшихся во дворе замка.

Его безразличие было как пощечина, зато вернуло ее к суровой действительности. Этот человек всего лишь сопровождающий, который должен увести их – их всех – туда, где они будут в безопасности. Вот что должно ее волновать.

Наконец-то Белла смирилась с тем, что он их командир, не то что неделей раньше, когда все в ней противилось этому. Разбойник он или нет, однако Роберт был прав: Лахлан – единственный, кто может их спасти.

И, несмотря ни на что, она доверила ему свою жизнь.

– Накиньте капюшоны и не снимайте, – велел Лахлан. – Мы должны постараться раствориться в ночи.

Накидки из грубой, колючей темно-коричневой шерсти будет трудно заметить в темноте. Путники вообще окажутся на виду всего на минуту, когда выйдут через боковые ворота, чтобы спуститься в водохранилище, но рисковать не стоило.

– Готовы?

Лахлан внимательно осмотрел стоявших перед ним женщин и детей, и после минутного замешательства все закивали. Следующее, что услышала Белла, это звук отворяемых ворот: медленно, как можно тише. Ее сердце стучало так, что было трудно дышать. Она оглянулась на бледные, встревоженные лица вокруг и поняла, что до смерти страшно не ей одной.

В их группе ничего не изменилось: те же, кто накануне прибыл в замок: королева, дочь Роберта Марджори, Мэри Брюс, Кристина Брюс со своим малолетним сыном, Маргарет и другие дамы-фрейлины, Атолл, Магнус, Уильям, двое военных и, разумеется, Лахлан. Не было с ними лишь сэра Джеймса Дугласа, которого отправили с донесением к королю – если удастся его найти, – Робби Бойда и Алекса Сетона, которые остались с Найджелом защищать замок.