Читаем Коварный камень изумруд полностью

— Мы вычтем, в российских рублях, сколько вам денег будет причитаться... скажем, через пару лет, после того как я... суну на днях эти сто двадцать мешков подлому барону Халлеру. То есть сто тысяч рублей вычту, каковые пойдут на ваше обретение гражданства и дворянских привилегий. Это будет примерно так: двадцать мешков золотых гиней вы затратите на свои законные требования о предоставлении гражданства и дворянства... А потом через пару лет оставшиеся сто мешков английского золота будет числиться у вас на личных счётах в главной сберегательной кассе империи. С тех счетов вы потом сможете брать любые потребные вам суммы. Согласны, господа? Согласны на «потом»? Согласны повременить?

Егоров разом ухватил предложенную министром идею — стать меценатом нового в России сберегательного дела. Это можно, это хорошо... поработает на личную аудиенцию у государя императора...

— А жить нам на что? — спросил по-английски О'Вейзи, понявший только, что расчёта по векселям у них не будет. Сейчас — не будет. А может, и потом — не будет... Деньги, это такая зараза, что они вечно пропадают. И оказываются в чужих карманах.

Егоров не успел ответить своему компаньону. Ответил сам Гурьев, говоривший на четырёх европейских языках и даже на языке клятых турок:

— Ежели, господа, вы точно делаете сейчас взнос в благосостояние нашей империи... временно выделяете этим подлым англам сто двадцать мешков с гинеями, то... то остальная ваша доля в золотых монетах — двадцать две с половиной тысячи английских гиней. Двадцать два с половиной мешочка. Эту вашу долю вы можете получить хоть сейчас. В русском серебре это будет... это будет...

Дмитрий Александрович вдруг позвонил в серебряный колокольчик. У появившегося в дверях лакея спросил:

— Фёдор! В одной английской гинее сколько будет русских рублей серебром?

Лакей Фёдор нагнул голову, что-то прошептал про себя, и тут же выдал:

— Так что, ваше превосходительство, будет восемнадцать рублей чекана Александра Павловича.

— А если тех гиней двадцать две с половиной тысячи?

— Тогда рублей станется, ваше превосходительство... рублей станется... четыреста пять тысяч.

— Поди сюда, подай мне вон тот мешок! — попросил лакея Егоров. — Сдери печать, расшей мешок и возьми себе столько монет, сколько рука твоя ухватит! Заслужил!

Гурьев кивнул лакею — исполнять. Тот исполнил просьбу бородатого посетителя министра, сунул руку в мешок, пошебуршился там, вынул кулак и разжал ладонь.

— Двенадцать монет!

Министр вышел из-за стола, поправил мундир:

— Ступай, голубчик, теперь, вели подать к подъезду мою коляску. Мы сейчас малую часть мешков заберём и поедем с господами в Опекунский Совет. А ты здесь запри крепко дверь. И сторожи остальное богатство империи!


* * *


В Опекунском Совете его казначей, Фрол Иванович Тартаринов, попинал двадцать два мешка с золотыми монетами.

Сказал:

— Я вам, господа хорошие, могу пока разменять часть вашего золота... ну, скажем, на сто тысяч рублей серебряной мелочью. Медь возьмёте? Тогда на сто десять тысяч рублей. И то через неделю приходите. Пересчитать надо серебро и медь. У нас ведь в Опекунском Совете разные деньги собраны, начиная от чекана Петра Великого. Разный вес, разный чекан... Из других государств денег много. Через неделю приходите...

— А что же нам делать-то, Фрол Иванович? — озаботился Дмитрий Александрович Гурьев. — Как людям помочь? Они ведь нашему государству великое благодеяние оказали. Может, к Церкви обратиться?

— Ваше превосходительство господин министр! Церковь наша лет через десять, может и обратит это золото в серебро. А более, думаю, в медь. Лет через десять. Или через двадцать.

— Нам, господа, требуется вот что, — вступил в разговор Егоров. — Нам надобно... если завтра на аудиенции государь нам не откажет, нам надобно дом купить. Особняк средней руки. Без своего дома русские не живут... Может, остальным золотом мы заплатим за дом. А?

Казначей Фрол Иванович тут же оживился:

— Это другое дело! У нас, в Опекунском Совете, числится пять заложенных разным людом особняков. Есть и вымороченные дворянские усадьбы. Нам их содержание обходится в копеечку. И мы с радостью от них избавляемся... по сходной цене. Поедем, если желаете, прямо сейчас и глянем. И тогда сделаем полный расчёт. Вам достанется приличный дом, а нам останутся ваши деньги. Всем будет хорошо.

Тут, не выдержав заковыристой русской истории с деньгами, вмешался в разговор О'Вейзи:

— А как же с той сотней тысяч рублей быть? Они нам нужны! Жить же надо на что-то...

— Не понимаешь, иноземец? — хохотнул казначей Опекунского Совета Фрол Иванович. — Повторяю, что эти деньги, сто тысяч рублей серебром, вы через неделю получите! Говорю — пересчитать надо английское золото в русское серебро. И останется ещё вашего золота на триста тысяч рублей! На эти триста тысяч рублей наш Опекунский Совет вам такой особняк предложит, отказаться не сможете! Поехали на погляд того особняка!


* * *


Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги