Читаем Коварный камень изумруд полностью

К середине ноября попали в такую грязь, подъезжая к городу Екатеринбургу, что О'Вейзи и ругаться перестал. Тут ещё наступила ростепель, не прекращались снегопады, лошади шли туго. Добро было, что ехали частным обозом. Не торопились. Вятские возчики, по окрику Егорова, искали тогда, в самую метель, среди старых горных увалов добрую поляну, поворачивали туда, распрягали лошадей и устраивали два костра. Один костёр под клеёнчатым навесом для господ, а второй — для себя. Пили и ели возчики то, что господа пили и ели.

Хорррошо ехали!


* * *


А в управе города Екатеринбурга компаньонам сообщил городской голова, что статский советник Словцов Пётр Андреевич изволил письменным повелением из Санкт-Петербурга выехать для ревизии с Урала в Сибирь, в город Иркутск.

— Далековато, — с большим сожалением сказал Егоров. — А долго ли нам его ждать назад?

— Да никак не долго! — обнадёжил городской голова Тыштякин. — Годика полтора у нас поживёте, вот и дождётесь.

— Эк его! Ну, ладно. Мы тоже не с пустой заботой к вам приехали. Вот повеление министра финансов империи — оказать нам содействие в исследовании рудных и прочих богатств Урала.

Егоров протянул тучному чиновнику министерскую бумагу, на которой явно, синей чернилой в верхнем углу была наискось прописана резолюция государя императора: «Быть по сему».

Городской голова аж перекрестился:

— Так вы не изволите учинять у нас ревизию?

— Никак нет, Иван Корнеич, — Егоров вспомнил имя и отчество чиновного человека, — вот, я сопровождаю известного иноземного специалиста по горным разработкам, господина О'Вейзи. Наш государь, с полного согласия министра финансов Дмитрия Александровича Гурьева, доверил ему обследовать Урал...

Иван Корнеич Тыштякин было засомневался:

— Так ведь... это что? Зачем? Весь Урал у нас давно исследован, все месторождения отданы в принадлежность купцам и промышленникам... Не чаю я, что вы обнаружите на Урале медь, али там — железо всякое... Может, всё же с ревизией сюда прибыли? Так не томите меня, старика. Правда, конечно, ваша ревизия нам не во зло будет, а во благо...

— Да мы по своим делам приехали, а министерские дела — нам просто в подмогу! — вспылил Егоров. — А теперь бы нам пообедать да получить от вас карты Северного Урала...

— Ну, пообедать, это я сейчас распоряжусь. Тут у нас трактир есть, пельмени в нём подают изумительные! А водка сброжена на чистейшей родниковой воде и настояна на черемше! Можно весь винный погреб у трактирщика выпить и не упасть! А вот карту Северного Урала... Карту я вам, господа, не найду. Нету такой оказии.

— Ладно! — согласился Егоров. — Едем пока в трактир. Про карту у нас будет особый разговор.


* * *


В трактире городка Екатеринбурга важным гостям из столицы тут же был отведён «тихий зал», добротная пристройка за кухней, где помещался стол на двадцать гостей, буфет для хранения наливок и настоек, пять клеток с канарейками, и где нельзя было курить. Этим залом, как чинные завсегдатаи, пользовались обычно люди старой веры. Кержаки, по уральскому говору. В этот день и в этот час они не собирались, поэтому трактирщик Вонгузов и велел половым накрыть гостям из столицы в «тихом зале».

Пельмени огромный ирландец ел первый раз в жизни. И когда после полтораста штук запросил ещё тарелку «сей вкуснятины», Егоров предложил ему малость потерпеть:

— Ты ведь лопнешь, Марк О'Вейзи! Потерпи! Надобно, чтобы пельмени в твоём желудке малость утолкались.

Тогда трактирщик Вонгузов пригласил иноземца спуститься в подвал и выпить там прямо из бочки уральской сладкой наливки на ежевике.

О'Вейзи согласился выпить наливки. И отправился за трактирщиком в глубокий подвал.

Трактирщик Вонгузов имел весьма тесные отношения с людьми древлянской веры. Ибо он в этом городке и вокруг него возглавлял тихое сообщество кержаков.

После второго кувшина терпкой наливки, выпитого иноземцем, Вонгузов уже знал доподлинно, зачем приехали из столицы империи эти здоровенные мужики, совсем не чиновного склада. И даже вроде не военной выправки. Им надо попасть на самый Северный Урал, так сообщил под сильным хмелем иноземец. И добавил:

— Мой компаньон говорит, что нам надобно попасть в... это место... я по-русски совсем забыл... попасть в... сеттлемент...[7] Черкутинтаул... Да, туда надо попасть... нам... попасть.

После чего О'Вейзи присел на скамеечку возле бочки и заснул.

Для особого случая, каковой вот и состоялся, в ежевичную наливку кержаки добавляли корень травы агалака и сухую кровь марала. Стакан той наливки мог развязать язык даже медведю. И медведь бы тогда сразу рассказал русским языком, где у него спрятана берлога.


* * *


Трактирщика Вонгузова весьма растревожили добытые сведения. Распорядившись своим людям поднять пьяного иноземца из подвала и уложить его в сенях, на холодке, но под пологом, Вонгузов послал своего младшего сына вызвать в трактир известного на всём Урале «хожалого мужика» Ерофея Сирина...

Ему одному кержаки доверяли выпивать драконова зелья, сиречь — водки, а при особой нужде доверяли даже покурить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги