Читаем Коварный камень изумруд полностью

Впереди, так почуял Егоров, почуял всем телом, не носом или ухом, всей кожей вдруг почуял, что шагах в десяти от него шевельнулось нечто, большое, огромное, и оно гулко фыркнуло.

Надо бы тотчас выполнить приказ опытного мужика Сирина, сдать назад, да вот этот ирландец О'Вейзи дёрнул плечом и сделал ещё один шаг вперёд. Дурак же, а!

Егоров попытался толкнуть О'Вейзи, чтобы тот упал, но его самого уже повалил на камни Сирин, а впереди, из темноты, прожужжало нечто. Прожужжало и впилось прямо под ключицу ирландцу. Тот икнул горлом и рухнул как столб.

— Стрелять! — теперь во весь голос проорал Сирин.

Во тьму туннеля полетели свинцовые пули. И Егоров выстрелил лёжа из своего ружья. А потом подтянул к себе упавшее ружьё О'Вейзи, опять выстрелил.

Пули, на удивление, попадали не в камень, а как бы в болотную жижу. Чмокали пули.

Там, в глубокой темноте нечто ворочалось, даже сопело, но удалялось. Незнамо, как далеко удалилось то, сопящее, но явно остановилось и совсем притихло.

— Худо дело, — проскрипел Сирин, ни к кому не обращаясь, но точно донося смысл только до Егорова.

Обозные мужики перестали стрелять. Крестились двоеперстно и что-то бормотали голос в голос. Молились, наверное.

Сёма Гвоздилин ширкнул кремнем, подпалил факел. Наклонился над неподвижным телом О'Вейзи.

— Кровь есть? — спросил Сирин.

— Много, — ответил Сёма. Он ухватился за воротник шубейки О'Вейзи и поволок его поближе к саням обоза.

Приволок.

Егоров отбросил ружьё в сани и наклонился над компаньоном. Си рин поднёс свой факел поближе к неподвижному телу.

— Понял, городской, что ежели я командую, то ты те команды исполняй? Кричал я тебе — назад! Почему не исполнил?

— Поздно понял, — признался Егоров, теребя тело О'Вейзи, пытаясь расстегнуть шубейку на своём друге.

Его рука наткнулась на нечто металлическое, торчащее из-под шеи раненого. Или убитого. И правая ладонь тотчас залипла от крови. Огромный ирландец не дышал.

Там, впереди, внезапно шевельнулось так, что с потолка туннеля посыпались мелкие камни, на обоз осела едкая пыль.

— Ты там подожди... сссобака! — крикнул на то резкое шевеление Сирин. Оттолкнул Егорова, быстро размотал петли, застёгивающие полы у шубейки, стянул ту шубейку с неподвижного О'Вейзи, скомкал её, сшитую из бараньих шкур, в комок, и тот окровавленный комок кинул в темноту, на звуки шевеления и сопения.

Через малое время там нечто довольно уркнуло, потом раздался гулкий треск ломаемого камня, и Егорову почудилось, что урчащее, а значит — живое, потекло шуршащей змеёй в сторону от прямого туннеля, поползло видать, в другой туннель, идущий теперь повдоль горного хребта.

— Тело не тронь! — опять зло вскричал Сирин, толкая Егорова. — На вот тебе, полюбуйся. Или на память возьми... — Сирин протянул Егорову металлический... или, вроде, костяной треугольник, с необычайно острыми краями. Бритва бывает тупее...

— Мужики, всё! Кончилось приношение крови! — проорал своим людям Сирин. — Берите иноземного мужика, тащите на его сани!

Неподвижного О'Вейзи мужики уволокли в середину обоза.

Егоров шагнул было вослед мужикам, но Сёма Гвоздилин грубо велел ему:

— Твоего компаньона наши мужики сейчас обиходят, как надо. А ты сиди пока тут. В своих санях. Выпей водки. Накройся полостью, а то замёрзнешь...

И верно, холод аж пробирал до ног, хотя ноги были обуты в унты, в крепчайшую обувь уральских инородцев. Теплее валенок унты. И много крепче. И мех в них — волчий.

Егоров налил себе кружку водки, махом выпил, куснул солёного сала. А водка толком не пошла. Встала в кишках и отдачи в голову не давала.

Подумалось ещё, а как же тут, в голимом камне, хоронить ему своего друга? А вот если сейчас дать команду поворачивать назад, выйти из клятого туннеля? А там, под Солнцем, завалить тело О'Вейзи огромными камнями, а потом гнать в Екатеринбург. А оттуда гнать в столицу... там пропить всё спрятанное золото... И что? Это будет жизнь?

Егоров вдруг почуял, что водка пошла делать своё кружальное дело, в брюхе потеплело, голова сразу распарилась, и в ней затолкались разные дурацкие мысли... «А ещё бы выпить»!

Егоров хотел сунуть странный треугольник, убивший О'Вейзи в карман своей шубейки, да тут же порезал им толстую кожу кармана.

Выбрасывать такую редкую вещь не хотелось, поэтому она хорошо легла в деревянный футляр для пистолетов.

— Теперь, Александр Дмитрии, ты у нас первым никогда не поедешь, — сказал появившийся из тьмы, с позадков обоза, Ерофей Сирин. — Твоё место будет посередине.

Мимо передних саней Егорова теперь точно — пошли задние сани обоза, лошади дико всхрапывали, но шли ходко. Егоров ухватил Сирина за рукав:

— А где моего друга хоронить будем?

— А зачем хоронить? — удивился Сирин. — Хоронить его не надо. Этот змей с ногами, что в него махнул лапой, уже старый, износившийся. И коготь его совсем стёрся. Сам же видел. Яда в нём мало. Или совсем нет. Спит теперь твой друг... Дня три поспит и очухается. Но, пошла! Пошла, родимая!

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги