Коварный камень изумруд

Свершилось... 26 декабря 1816 года, в праздник Рождества, на Большом царском приёме государь император Александр Павлович, по обычаю, представил высшему свету России нового дворянина Марка О'Вейзи, вписанного в урядную книгу как служащего по штатскому поприщу. Егоров же Александр Дмитриевич был представлен как «дворянин, восстановленный в правах, после весьма давнего ложного навета». Ему был восстановлен и воинский чин поручика, после чего тут же последовало увольнение поручика Егорова в запас.

Дворянин Егоров о дворянской усадьбе перед государем не хлопотал, но в зале Большого приёма, в некоторых местах шептались, что отставной поручик Егоров на днях вступил в права владения пригородной усадьбой герцога Лифляндского. Известного в столице мота и картёжника, не оставившего наследников и наследства, и по концу своей короткой жизни заложившего свою усадьбу в Опекунский Совет. Деньги за усадьбу, данные ему Советом, лифляндский мот проиграл за три вечера и пустил себе пулю в голову...

Тем же днём, ближе к вечеру, генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга торжественно выдал паспорта российских граждан дворянам, так быстро обласканным государем императором.

Дворяне Егоров и О'Вейзи расщедрились на роскошный бал в особняке генерал-полицмейстера. После того бала петербуржцы месяц с завистью говорили, что обошёлся он в десять тысяч рублей и оплачен был не серебром, а золотом.

* * *

В числе приглашённых гостей на бал к генерал-полицмейстеру Санкт-Петербурга числился и барон Халлер. Но на бал он не явился. Генерал-полицмейстер малость знал этого господина и тотчас озаботился — не случилась ли с ним какая беда? Про беду с иноземцем мог знать среди присутствующих только его превосходительство Александр Христофорович Бенкендорф.

— Да нет с ним никакой беды, — отмахнулся Александр Христофорович от озабоченного хозяина бала, — барон Халлер... вывихнул ногу во время плавания от берегов Англии к нашим берегам. Изволит сейчас у себя в каюте принимать врача.

— Однако по городу ходят слухи, — не успокоился генерал-полицмейстер столицы, — что господин барон должен был получить огромную сумму денег за поставки английского вооружения на нашу армию. Я потому и обеспокоен... Не приведи Господь, ограбят барона...

— Он сам кого хочешь ограбит белым днём и не поморщится... — пробурчал Бенкендорф.

Генерал-полицмейстер имел глуховатость на оба уха.

— Ась? — переспросил он.

— Деньги за оружие вместо Халлера получил господин английский посол, — на всю залу проорал взбешённый Бенкендорф. — Вон он, имеет беседу с нашим министром финансов господином Гурьевым. Извольте справиться у посла или у нашего министра по поводу отсутствия этого... барона...

Генерал-полицмейстер поклонился его превосходительству господину Бенкендорфу и отправился ругаться с музыкантами. В оркестре отчаянно фальшивила вторая скрипка... Эту фальшивость главный полицейский столицы на удивление слышал отчётливо.

* * *

Барон Халлер третьи сутки лежал на лавке в грязном подвале особняка без вывески. Сюда его приволокли двое дуболомов, махом ухватив за воротами порта особого американского посланника. Дали пару тычков, заткнули рот и сунули себе под ноги в большую карету. И вот привезли.

Кормили в подвале отменно. Давали даже водку, половину французского литра. Мясо чистое, суп рыбный, капустный или куриный... Только ел господин Халлер без аппетита. Он знал, что ждать освобождения ему придётся до скончания живота государя императора этой сволочной страны — до кончины Александра Павловича Романова. И выпустят его из подвала после восстания... или во время оного... Да, выпустят офицеры свободной и демократической России... Свободной от Сибири, конечно. Сибирь, она уже будет жить отдельно. В Сибири у господина Халлера намечен к его личному владению целый край, Красноярский край. Никому он его не отдаст!

* * *

А дворяне Егоров и О'Вейзи по поручению министра финансов господина Гурьева по осени 1817 года выехали на Урал, «для деяний, способствующих к процветанию Российской империи».

Глава пятьдесят четвёртая

Золото в брусках, десять пудов жёлтого металла, компаньоны закопали в глухом углу своей новой усадьбы. Пять брусков прихватили с собой на Урал. Мало ли что там... Прихватили с собой американские ружья, пули, порох, ножи... Всё своё оружие. На этом хмуро настоял О'Вейзи.

Ещё О'Вейзи, через слуг в своей новой усадьбе, прикупил шесть солдатских медных канистр, облужённых серебром. Каждая канистра вмещала по десять французских литров жидкости. Вместо какой-то «жидкости» О'Вейзи, опять же через слуг, залил туда шестьдесят литров русской монастырской водки. Она глотку не драла, как ирландский самогон, но была до отчаяния крепкой. От стакана той водки О'Вейзи начинал петь. Сам не понимал — почему, но пел... русский ирландец.

* * *